Как уже говорилось, по эстетическим представлениям древней Руси женщина должна была иметь высокую статную фигуру, белое лицо с ярким румянцем и соболиными бровями. Все женские одежды того времени были подчинены этому идеалу и зрительно создавали величественный и статичный образ. Верхние одежды никогда но подпоясывались и застегивались сверху донизу. Почти все одежды были неприталенными, длинными, сшитыми из тяжелых тканей на подкладке. Иногда костюм боярыни весил 15-20 килограммов. Такая одежда делала фигуру малоподвижной, придавала гордую осанку, плавность походке.

Основой женского костюма была длинная рубаха , которую шили из полотна, украшали оторочкой или вышивкой. Иногда рубаху расшивали жемчугом. У знатных женщин была еще верхняя рубаха - горничная , сшитая из яркой шелковой ткани, часто красного цвета. Эти рубахи имели длинные узкие рукава с прорезом для рук и назывались долгорукавными. В XVII веко наряду с узкими рукавами появился пышный, собранный у запястья рукав на пришивном манжете. Рубахи подпоясывали, а над поясом делали напуск. Носили их в помещении, но не при гостях.

В отличие от костюмов домонгольского периода, которые в основном были накладными, в период Московской Руси женские одежды имели зачастую спереди сверху донизу разрез, т. е. были распашными.

Наиболее характерной одеждой был так называемый шушун - длинный, почти до полу сарафан, сравнительно узкий, не имевший сборок, расклешенный в подоле за счет боковых клиньев. Шушун имел широкие плечики и неглубокий вырез на груди и спине. К нему обычно сзади пришивали висячие фальшивые рукава: руки в них никогда не продевали.

До XVI века шушуны были распашными и застегивались сверху донизу на пуговицы. Позже спереди иногда просто нашивались полосы из дорогой ткани с декоративными («фальшивыми») петлями.

С XVII века в моду вошел другой вид одежды - «прямой» сарафан . Этот сарафан был широким, так как состоял из нескольких сшитых кусков ткани, собранных в мелкую сборку под узкую подшивку. Он имел узкие короткие лямки и облегал грудь. Этот сарафан вместо центральной декоративной полосы обычно имел декоративную обшивку по низу подола. Сарафаны шили из различных тканей - холста, шелка, парчи и т. д. Девушки могли носить вместо сарафана так называемый передник - одежду, состоящую из двух несшитых полотнищ ткани, собранных на шнурок выше груди.

Верхних одежд на Руси было много. Одновременно они служили и парадной одеждой. Одной из характерных верхних одежд был летник . Летник длиной до пят - накладная одежда. Книзу он сильно расширялся за счет вшитых боковых клиньев, имел очень широкие колоколообразные рукава, срезанные углом. Так как рукава были очень длинными, обычно женщина, носившая летник, держала руки согнутыми в локте, чтобы концы рукавов не волочились по земле.

Летники шили из однотонных и узорных тканей, обычно из камки на тафтяной подкладке, и сверху еще богато украшали шитьем, а иногда даже каменьями. К летнику мог пристегиваться небольшой круглый меховой воротник.

Одной из излюбленных одежд знатных женщин были шубки . Шубка по внешнему виду очень напоминала летник (была длинной накладной одеждой), но отличалась от него формой рукавов. Рукава шубки были длинными и откидными.

Обычно они играли чисто декоративную роль, так как руки продевали в прорези, сделанные в полах шубки выше талии. Если шубку надевали в рукава, то рукава собирали на руке во множество поперечных сборок. К шубке обычно пристегивали круглый меховой воротник.

Самобытной русской одеждой была также душегрея . Душегрею носили женщины всех слоев населения, даже крестьянки, но для них она являлась праздничной одеждой. Надевали ее сверх сарафанов. Душегрею шили из дорогих нарядных тканей, вышивали узорами либо обшивали по краю декоративной полосой.

Душегрея обычно была короткой, лишь немного прикрывала талию. Длина ее могла колебаться, но она не была длиннее середины бедра. Душегрея - свободная одежда, державшаяся на широких коротких бретелях, сзади сходившихся к центру спины. Спереди душегрея застегивалась и была довольно узкой, слегка расширенной в боках, но на спине она расширялась за счет крупных трубчатых складок, сильно расходящихся книзу.

Короткой верхней одеждой являлся также шугай . Он имел вид кофты с отрезной по талии спинкой. Это единственная приталенная одежда русских женщин. Шугай, как и душегрея, имел прямой, сравнительно узкий перед с разрезом. Причем разрез был не прямым, а шел по диагонали.

Сзади нижняя часть шугая (баска) от талии была собрана в пышные сборки. Шугай доходил до бедер и имел длинные сужающиеся рукава, собиравшиеся от кисти руки до локтя в мелкие складки. Он мог иметь также меховой воротник или меховую опушку. Носили его и внакидку, и в рукава, причем часто надевали только в один левый рукав, далее накидывали на правое плечо и придерживали правой рукой.

Разновидностью шугая являлся бугай - шугай без рукавов.

Иногда женщины носили верхние одежды, одинаковые по крою с мужскими, - однорядки , шубы,- но внакидку. Обувью служили онучи с лаптями, сапоги и позже башмаки. Сапоги отличались богатством отделки, яркостью цвета, высоким каблуком (он мог достигать 10 см).

Башмаки шили из бархата, парчи, кожи, первоначально с мягкой подошвой, а с XVI века - с каблуками.

Женские прически на Руси были довольно простыми. Девушки расчесывали волосы на прямой пробор, прикрывали по возможности уши и низко на затылке заплетали одну косу. Замужние женщины заплетали две косы и укладывали их вокруг головы. По этическим требованиям они полностью скрывали свои волосы под головным убором. Снимать головной убор женщины не могли даже при близких родственниках.

Женские головные уборы на Руси отличались необыкновенным многообразием. Они различались как формой, так и украшениями. В каждой части страны были свои традиционные головные уборы.

Отличались между собой головные уборы замужних женщин и девушек. Женщины носили головные уборы, из которых наиболее типичными были следующие:

Повойник - головной убор, похожий на чепчик и имевший множество типов; повойник плотно закрывал волосы. Его надевали под парадный головной убор, под платок, по могли носить и самостоятельно - дома, на полевых работах и т. д.

Кика - нарядный головной убор, состоявший из трех частей. Первая часть - сама кика (или чело ), сделанная из жесткого материала (бересты, кожи) и покрытая дорогой тканью. Чело возвышалось над лицом и сзади стягивалось завязками. Сверху кики (в виде дна) находилась так называемая сорока - чехол из дорогой ткани. А сзади прикреплялся небольшой позатыльник . (Вспомним «рогатую» кику Бобылихи из «Снегурочки» А. Н. Островского.)

По древнерусскому обычаю сверх кики, а также повойника и зимней шапки надевали платок, сложенный в виде треугольника,- убрус . Он складывался под подбородком так, что два его конца, часто украшенных вышивкой, спадали на грудь. Зимним головным убором (особенно среди высших слоев населения) были шапки типа мужских, с матерчатым верхом и меховой опушкой, а также плоские меховые шапки с наушниками - каптуры . С зимними головными уборами убрус могли носить и по-другому - надевать под шапку.

Парадным головным убором замужних женщин являлся кокошник - головной убор, сделанный из твердого материала, обтянутый золотой тканью и богато расшитый, обычно жемчугом. Кокошник имел матерчатое дно. Нижний край кокошника часто обшивали поднизями - сеткой из жемчуга, а по сторонам, над висками крепили ряспа - низко спадающие на плечи нити жемчужных бус.

Девушки обычно носили на голове небольшие повязки, не скрывавшие волос. Косу они украшали, вплетая в нее нити жемчуга, ленты, появившиеся в XVII веке. Вместо лент косу могли украшать накосником - обтянутым дорогой тканью, кусочком бересты или кожи.

Часто вокруг головы повязывали ленту или мягкую повязку из ткани, а иногда надевали жесткий венец , напоминающий кокошник, но не имевший дна. Венец мог иметь высокое чело. К венцу также пришивали поднизи, а над ушами - колты или рясна. Зимние головные уборы девушек были похожи на женские.

Дополнением женского костюма служили ширинка (шелковый платок), рукавки (муфты на меху) и большое количество ювелирных украшений - колты , серьги, перстни, ожерелья.

Внешний облик русских женщин в X--XV вв. представлен больше в канонизированном изображении княжеских семей, по которому трудно судить об эволюции женского костюма. Если же реконструировать представление о нем на основе отрывочных сведений источников, то нельзя не увидеть, как веками отрабатывался оригинальный, самобытный «стиль» в русской женской одежде, дополняемой разнообразной обувью и украшениями. украшение одежда древнерусский женщина

Уже в древнейший период (X--XIII вв.) в костюме русских женщин имелось разделение на нижнюю (нательную) одежду и верхнее платье. Нательная одежда-- «срачица» («сороцица», сорочка) --упомянута во многих письменных памятниках ". Испокон веков она делалась из тонкой льняной ткани: «Взем льну учинить ми срачицу, порты и полотенцо...» В древнерусском языке существовало два термина для обозначения льняной ткани: «хласт», «холст», «тълстины», означавшие небеленую ткань, и «бель», «платно», означавшие выбеленное полотно. Характерно, что при раскопках нередко встречаются остатки этих материалов, причем чаще всего беленый холст («платно»). «Белые порты» (нижняя полотняная одежда) упомянуты еще в Уставе Ярослава Мудрого (XII в.). Льняное нижнее белье остается в употреблении и позже, в XIV--XV вв. Летописец, описывая разорение Торжка в 1373 г., свидетельствует: «...а жен и девиц одираху и до последние наготы... и до срачицы...»

Женская нижняя одежда кроилась длинной и имела рукава, намного превышавшие длину руки. На запястьях они поддерживались «наручами» -- обручами, браслетами, которые нередко находят в женских захоронениях. Они заметны и в некоторых фресковых изображениях и книжных миниатюрах. Пляшущих женщин со спущенными рукавами без обычных «наручей» можно рассмотреть на ритуальных русальских браслетах XII в., описанных Б. А. Рыбаковым. Особенно характерно изображение такой плясуньи со спущенными рукавами на «наруче» из Старой Рязани (клад первой половины XIII в.). А. В. Арциховский считал, что нижняя женская рубаха не подпоясывалась. Имеется и альтернативное мнение, которое разделяет ныне большинство исследователей. Разнообразные пояса были одним из древнейших элементов костюма, украшением и в то же время «оберегом», преграждавшим дорогу «нечистой силе». Части поясов находят среди курганных древностей, изображены они и на миниатюрах, например в сцене русалии из Радзивилловской летописи.

Те части нижних «руб», которые могли быть видны, украшались- в XIV в. у наиболее знатных «дам» -- «женчугом и дробницами» (мелкими металлическими пластинками в виде блесток, лапок или листочков); у представительниц социальных низов -- льняным плетеным «ажуром» . Полотно для сорочек изготовляли сами женщины: достаточно вспомнить описание «доброй жены» в «Повести временных лет». В Софийском соборе Киева имеется фресковое изображение княжны, прядущей нить; аналогичен рисунок в Велеславской библии (XII в.). «Уозцинку (холст.--Я. Я.) выткала, и ты у себя избели»,-- просит одна новгородка другую в грамоте № 21 (XV в). В XIV--XV вв. сорочка знатных женщин делалась из шелка, стала «шиденной» (от немецкого Seide -- шелк) и подчас не белой, а, например, красной, но такие «срачицы» были, по-видимому, праздничными и надевались редко.

Источники X--XIII вв. дают сведения для характеристики верхней одежды более или менее зажиточных женщин древнерусского общества. Вероятно, костюм древнерусских женщин различных классов был одинаковым по крою, но различным по использованным тканям. Очевидно, одежда представительниц феодальной знати имела больше предметов и деталей в каждом из видов одежды, а комплектация проводилась из большего числа компонентов.

В массе своей у древнерусских женщин нижняя сорочица дополнялась набедренной одеждой -- «поня-вой» или «поневой». Термин этот часто встречается в переводных церковных сборниках самого раннего времени. И. И. Срезневский объяснял его как полотнище, кусок ткани. В. И. Даль предполагал, что слово «понева» произошло от глагола «понять, обнять», поскольку понева представляла собой кусок ткани, которым обертывалось тело. О том, что это было именно набедренное одеяние, прямых данных нет, хотя, например, на браслете, найденном в Старой Рязани, плясунья изображена в поневе и фартуке. Волнистый рисунок ткани или вышивка поневы повторяются на рукавах. М. Г. Рабинович полагает, что поневой до XVI в. называлась просто «полотняная ткань или рубашка». Однако упоминание поневы в Уставе князя Ярослава (XII в.) как одежды, отличной от «белых порт» и «полотна», позволяет предположить, что речь шла именно об одежде, надевавшейся помимо сорочки. В X--XIII вв. эта одежда действительно могла быть полотняной и не отличаться по цвету от самой рубашки. Поверх поневы на талии мог завязываться шерстяной вязаный пояс, аналогичный найденному при раскопках в селе Горки. Поневы могли быть суконными или шерстяными -- из «волны», т. е. шерстяной пряжи. Археологические раскопки погребений позволяют сделать вывод о том, что в XII--XIII вв. уже были известны разноцветные клетчатые шерстяные ткани («пестрядь»). «Пестрядь» использовалась как материал для понев деревенских женщин, поскольку в городах поневу в XIV--XV вв. носили все реже.

Грубая шерстяная ткань называлась «власяница»; монахини надевали ее прямо на голое тело -- это была форма самоистязания. Так, княгиня Василиса, постригшись в монастырь в 1365 г, «в срачице не хожаше, но власяницу на теле своем ношаше» . Из власяницы шили кафтаны, которые были в то время и мужской и женской одеждой. Одежда из шерстяных тканей стала преобладающей в городах примерно с XIII в. Часть шерстяных тканей ввозилась (в Новгороде были известны голландские, английские и фландрские сукна), но уникальные по красоте шерстяные ажуры производились руками русских мастериц, в частности новгородок. Верхняя одежда состоятельных горожанок могла шиться и из привозных хлопчатобумажных тканей. «Купи ми зендянцу добру»,-- просит новгородка Марина своего мужа Григория в письме, датированном XIV--XV вв. «Зендянца» -- широко известная в Новгороде хлопчатобумажная ткань, производившаяся в селе Зандана, недалеко от Бухары.

Верхняя одежда знатных княгинь и боярынь в X -- XIII вв. шилась из восточных вышитых шелков («паво-лок») или плотной ворсистой ткани с золотой или серебряной нитью, похожей на бархат («аксамита»). Арабский путешественник X в. Ибн-Фадлан отметил, что знатные женщины у славян носили «хилу» (халат) -- верхнюю шелковую одежду. Такая одежда упомянута в летописях при описании праздничных облачений женщин и названа «ризы» . Плащ-накидка на торжественной одежде долго сохранялся в костюме древнерусских женщин. Сопоставляя миниатюры Радзивил-ловской летописи, изображающие великую княгиню Ольгу, с фресками Софии Киевской, среди которых есть, например, живописное изображение княжны с прислужницами, можно сделать вывод о том, что верхняя одежда была свободной и длинной, состояла из прямого, чаще всего подпоясанного платья, дополненного распашным одеянием (типа накидки или плаща), ворот, подол и стык ткани которого были оторочены каймой. На фресках Софии Киевской, изображающих дочерей Ярослава Мудрого, на женщинах одеты именно такие платья и окаймленные плащи. Не исключено, что кайма была нашивной и представляла собой широкую шелковую тесьму, шитую золотом. Такого рода «позументы» были найдены и в погребениях. «Подволоки» на «золотной камке» (тонкий шелк) -- белой, желтой, «червчатой» (малиновой) -- упоминаются в духовной верейского и белоозерского князя Михаила Андреевича (XV в.) в перечне имущества, завещанного дочери Анастасии.

Одежда представительниц привилегированного сословия, даже не предназначавшаяся для торжественных случаев и праздничных выходов, также богато декорировалась. Некоторое представление о ней дает миниатюра из Изборника Святослава 1073 г., неоднократно привлекавшая внимание исследователей. На этой миниатюре на княгине, жене Святослава Ярославича (по Любечско-му синодику, ее имя -- Киликия), свободное прямое платье с широкими длинными рукавами, снабженными

«наручами». Платье подпоясано; соответствие в цвете «наручей» и пояса позволяет думать, что пояс заткан золотым шитьем. Низ платья украшен каймой, а верх -- круглым отложным воротником. Платья с декорированными таким образом воротом и плечами можно заметить и на других миниатюрных изображениях, а также в орнаментации буквы «К» Евангелия 1270 г.

Дореволюционные исследователи древнерусских миниатюр и фресок обычно проводили прямую аналогию между княжеской одеждой рассматриваемого времени и византийской «модой» X--XI вв. Свободные одежды знатных древнерусских женщин они называли хитонами, подпоясанные платья -- далматиками, распашные ризы -- мантиями. Конечно, принятие Русью христианства в православном варианте могло существенно повлиять на расширение культурных контактов Руси и Византии и, следовательно, способствовать перениманию некоторых элементов костюма. Но древнерусский костюм, в том числе и представительниц господствующего класса, не был заимствованием. Фресковая живопись, книжные миниатюры и орнаментация отличались известной канонизацией. Еще Н. П. Кондаков отметил, что изображение одежды матери Ярополка Изяславича в Трирской псалтыри соответствует изображению сановных облачений византийского двора. Археологических же материалов, позволяющих судить не об элементах костюма, а о нем самом в целом, сохранилось крайне мало. Но те, которые дошли до нас, убеждают в том, что в костюме древнерусских женщин в X--XII вв. проявилось не столько сближение Руси с Византией, сколько изменение некоторых традиционных форм, имевшихся у восточных славян в первые века новой эры: накладных одежд (сорочек и т. п.), распашных (халатов, курток и т. п.) и драпирующих (плащей) . Да и дошедшие до нас образцы вышивок *, которыми богато украшалась одежда женщин всех слоев древнерусского общества, позволяют обратить внимание на традиционность определенных рисунков. Особые круги («диски») и месяце-образные «лунницы», мотивы «плетенки», сердцевидные фигуры под полуциркульными арками заметно отличаются от обычной византийской орнаментации.

На фресках канонизированная одежда княгинь и княжон имеет только отложные воротники (влияние византийской традиции) . Похожие на фресковые изображения круглые воротники -- «ожерелки» не пришивались, а накладывались на женские платья. Среди материальных останков женских одежд XII в. нередко

находят другой тип древнерусских воротников -- стоячие, выполненные на жесткой основе (береста или кожа) и обтянутые шелком или иной тканью с вышивкой цветной или золотой нитью. Низ воротников сохраняет следы прикрепления к одежде (так называемые пристяжные) . Вышитые золотом, «саженые жемчугом» воротники сохранялись в костюме знати в течение нескольких столетий. В XIII--XV вв. вышитые воротники были деталью одежды и женщин непривилегированного сословия. Такие вещи с любовью передавались из поколения в поколение. «Ожерелье пристяжное, с передцы низано...» -- отметил в числе наследуемых детьми сокровищ верейский и белоозерский князь Михаил Андреевич. Драгоценное, расшитое жемчугом ожерелье (3190 зерен!) оставила своим детям волоцкая княгиня Ульяна.

В холодное зимнее время женщины Древней Руси носили меховую одежду: более состоятельные -- из дорогих мехов, менее знатные -- из дешевых. Меха («скора») упоминаются в «Повести временных лет». Дорогие меха (горностаи, соболя и пр.) упомянуты в летописи лишь применительно к женской княжеской одежде. Известно, что в XIII в. знатные русские женщины охотно украшали горностаевыми шкурками опушку платьев, а наиболее состоятельные делали из них накладки по подолу одежды, доходившие по ширине до колен, что не могло не поражать путешественников-иностранцев. Излюбленными в одежде знатных женщин были и рысьи меха. У Ярославны -- героини «Слова о полку Игоре-ве» --шубка была бобровая («...омочу бебрян рукав в Каяле реце...» -- причитает она). Женщины среднего достатка носили и беличьи шубы. Например, одна из новгородских берестяных грамот упоминает меха белки и росомахи -- их часто получали в виде дани, скупали у соседей, чтобы перепродать в другие страны. Изредка среди археологических находок попадаются части медвежьего или волчьего меха.

Шубы в то время носились женщинами только мехом вовнутрь и первоначально сверху ничем не покрывались (отсюда название -- кожух). Но со временем нагольная (не покрытая) меховая одежда стала считаться грубой, шубы стали крыть тканью, и чехол делался из самых дорогих и ярких кусков. У княгини XV в. могло быть до десятка шуб, а то и больше: и «багряная», и «червча-тая», и «цини» (сизая), и «бело-голубая», и зеленая, как

свидетельствует завещание Ульяны Михайловны Холм-ской Помимо «кожуха на беличьих чревах» (от чрево -- живот) у нее было две шубы собольи, а сизая шубка была пошита из «дикого» (серо-голубого) бархата с «золот-ным» шитьем и «венедицкой» (венецианской) камки (шелка) Шубы носились с большой бережностью и передавались от матери к дочери.

Древние фрески говорят о том, что одежда знатных женщин была многоцветной и предполагала яркие сочетания, свежие, сочные тона. В новгородской берестяной грамоте № 262 упоминается «портище зелени», в следующей -- «портище голубине» (т. е. зеленая и голубая одежда), в грамоте № 288 -- «золотник зеленого шол-ку» И примеров подобного рода можно найти немало. «Церленый» (червленый), т. е. ало-красный, синий, коричневый, зелено-желтый, зеленый цвета дополнялись в одежде золотым и серебряным шитьем. Шитье металлической нитью отличало костюм не только женщин княжеского рода, но и представительниц зажиточного сельского населения. Домашние мастерицы сплетали, спрядывали тонкую золотую нить с льняной. В XI--XII вв чаще всего шили «в проем» (прокалывали ткань), причем длинные стежки были на лице, а короткие -- на изнанке. В XII --XIII вв. золотая нить укладывалась на ткань и прикреплялась шелковой Рисунок вышивки был разнообразен; чаще всего встречались причудливо изогнутые стебли, стилизованные цветы, круги, геометрические фигуры.

Излюбленным цветом в костюме женщин всех сословий был красный. В притче о доброй жене в «Повести временных лет» упомянуты «червлены и багряны одеяния». Об этом говорят археологические находки, среди которых более половины -- ткани красновато-бурых тонов, хотя попадаются и черные, и синеватые, и зеленые, и светло-коричневые. Красили ткани преимущественно растительными, реже животными красками. Синюю краску делали из сон-травы, василька, черники; желтую -- из дрока, листьев березы; золотисто-коричневую -- из шелухи лука, коры дуба и груши. Обилие красных оттенков в костюмах древнерусских женщин объясняется и тем, что красный цвет был цвет-«оберег», и тем, что существовали многочисленные естественные красители, окрашивавшие ткани именно в красно-коричневые цвета, гречишник, зверобой, кора дикой яблони, ольхи, крушины.

Представление о многокрасочности древнерусского женского костюма дают завещания князей. Так, Иван Данилович Калита своим дочерям Марье и Федосье «нынеча нарядил» «кожюх» , подбитый мехом, украшенный «аламами» и жемчугом. Украшение «аламами» -- серебряными и золотыми чеканными бляшками -- придавало одежде особую пышность и парадность. Упоминания о «сженчужных аламах» встречаются и в других грамотах. Подобные украшения одежды были очень дороги и, конечно, передавались по наследству князьями своим женам среди другого движимого имущества: «...а что останет золото или серебро или иное что есть, то все моей княгине...» Судя по грамоте верейского и белоозерского князя Михаила Андреевича, большинство предметов из его завещания принадлежало к платью княгини и было оставлено дочери Анастасии. В ее гардеробе были летники, сшитые из полосатой объяри, зеленой и желтой камки,-- женская легкая одежда с длинными и широкими рукавами («накапка-ми»). Рукава летников нередко расшивались «вошва-ми» -- полосками аксамита, черного и багряного. Женские зимние «кортели» (одежда, аналогичная летнику, но подбитая мехом) в имуществе верейского князя утеплялись куницей, белкой, соболями, горностаями; их украшали разноцветные «вошвы» -- зеленые, синие, черные, «червчатые». Хороши, судя по описанию, были и шубки: белая, «рудо-желтая», багряная, зеленая, «червчатая», одна из которых была подбита лисицей. В середине XII в. одна лисица стоила больше рубля серебром

Под стать этим туалетам набор одежд волоцкой княгини Ульяны Михайловны. Малиновый золотный бархат и бурская золотная камка, подбитые соболями и куньим мехом, послужили материалом для шитья семи шуб и «кортеля». Из французского алого сукна («скор-лат») был сшит «опашень» -- необычная для современного человека одежда с очень длинными, сужавшимися к запястью рукавами и спиной, кроившейся длиннее переда. Носили «опашни» внакидку. Любопытно, что княгиня Холмская завещала дочери и спорки одежды -- тоже достаточно дорогие: «...накапки сажоны

(жемчугом.--Я. Я.), да вошва на одну накапку шита золотом да сажена была жемчугом, да жемчуг с нее снизан, а осталося его немного...» Кроме того, перечислены серебряные позолоченные пуговицы от женской шубы, кружево на «портище», шитое золотом и серебром. Егорьевскому игумену Мисаилу княгиня тоже завещала кое-что «по душе»: «кортель» из голубой тафты на белках и лисью душегрею.

Своеобразной и яркой частью древнейшей женской одежды был головной убор -- обязательное дополнение любого костюма русских женщин. Он имел в древнерусском костюме не только эстетический смысл -- завершал одежду, но и социальный -- показывал достаток семьи, а также этический -- «мужатице» позорно было ходить простоволосой. Традиция шла от времен язычества, когда покрывание головы означало защиту самой женщины и ее близких от «злых сил». Женские волосы считались опасными, вредоносными для окружающих (вероятно, в первую очередь для мужчин) . Отсюда -- характерная для православных традиция не входить с непокрытой головой в церковь или, например, неписаное право современной дамы сидеть в помещении в шляпе.

Головной убор соответствовал семейному и социальному положению древнерусских женщин. Отличительной чертой головного убора замужней женщины было то, что он целиком закрывал волосы. Девушки были свободны от этого жесткого предписания. Они нередко носили волосы распущенными или же заплетали в одну косу; макушка всегда была открыта. В свадебном ритуале с незапамятных времен обряд смены прически и головного убора был одним из главных: девушка в глазах окружающих становилась женщиной не после первой ночи с женихом, а уже тогда, когда на нее надели «бабью кику» -- убор замужней женщины.

Находки при раскопках корун, венков, венцов и венчиков, т. е. девических головных уборов X--XIII вв., хотя и редки, но позволяют составить представление о них. Узкая полоска металла или материи охватывала лоб и скреплялась на затылке. Более сложный, богато украшенный венчик назывался «коруна». Изображение коруны можно найти в Изборнике Святослава 1073 г. («Дева» из знаков Зодиака) . Коруна представляла собой жесткую основу, обтянутую тканью (иногда под ткань подкладывался валик), и своеобразно

украшалась. Коруны чаще всего служили праздничными уборами незамужних женщин-горожанок, а сельские жительницы до замужества носили чаще девичьи венцы. Различают три основных варианта венцов: пластинчатый (серебряный, реже бронзовый); налобный венец-повязка из парчовой, а иногда и шерстяной или полотняной ткани, вышитый и богато орнаментированный; венец из металлических бляшек, нанизанных на нити или шнуры. Девичий венец был своеобразным украшением девичьей прически: нередко от венца у висков заплетались две косички, которые продевались потом в височные кольца; другой вариант -- венец поддерживал волосы, уложенные в виде петли, спускавшейся перед ухом от виска (в этом случае волосы как бы «подстилали» височные украшения). Налобный девичий венец, сделанный из ленты, нередко украшался шерстяной бахромой (очевидно, в комплекте с одеждой -- шерстяной юбкой-поневой), что подтверждает женское захоронение из кургана вятичей XIII в.

Украшения древнерусских девичьих корун и налобных венчиков свидетельствуют, что эта форма головных уборов возникла из цветочных венков. Гирлянда из цветов на голове девушки была также символом совершеннолетия и непорочности. Художественные украшения валика коруны были призваны создать впечатление венка из живых цветов: отдельные элементы выгибались, делались рельефными, украшались цветными стекляшками, а при достаточном богатстве семьи -- драгоценностями. Фландрский рыцарь Гильбер де Лануа, побывавший в Новгороде в 1413 г., отметил, что здесь «девушки имеют диадему на макушке, как у святых...». Интересное описание такой «диадемы», т. е. девичьего венца «з городы» (с зубцами), содержится и в духовной верейского князя Михаила Андреевича: «...венец з городы, да с яхонты, да с лалы (рубинами.--Я. П.), да з зерны с велики[ми] (жемчугом.-- Я. Я.); другой венок низан великим жомчугом, рясы с яхонты да с лалы, колтки золоты с яхонты...»

Еще богаче украшался головной убор замужней женщины. Формируясь в XII -- XV вв. и приобретя название кики (кички), он вобрал в себя элементы традиционных женских головных уборов восточных славян -- корун, а также полотенчатого головного убора -- убруса или повоя, который является одним из древнейших. Убрусы и повои полностью закрывали волосы

женщины, концы их спускались на спину, плечи и грудь. Повои были известны уже в X в.; похожие головные покрывала носили тогда и византийские женщины, отчего русские буржуазные историки именовали русский повой мафорией или фатой, хотя говорить о заимствовании повоя из Византии нет оснований. Княгиня на миниатюре Изборника Святослава 1073 г., женщины на фресках новгородской церкви Спаса Нере-дицы, великая княгиня Ольга на одной из миниатюр Мадридской рукописи, а также в изображении Радзи-вилловской летописи, на фресках церкви Федора Стра-тилата -- все они предстают перед нами в тонких головных покрывалах, судя по мягким складкам тканей, «паволочитых», т. е. шелковых. Позже поверх повоя надевалась корона-кокошник, или кика (зубчатая, лучевая или башеннообразная), а зимой -- шапка с меховым околышем и округлой тульей. Во всех случаях часть убора надо лбом была украшена богаче. В дальнейшем передняя часть кики (чело, или очелье), украшенная жемчугом, шитьем или драгоценными камнями, делалась съемной. Впрочем, очелье могло располагаться и на повое: расшитый мелкими стеклянными бусами край матерчатого головного убора, закрывавшего лоб женщины, был найден в крестьянском погребении XII в. в Подмосковье. Височные и иные украшения замужних женщин крепились уже не к волосам, а к самой кике

Одним из украшений очелья кики и повоя были рясы, упомянутые еще Даниилом Заточником. Они представляли собой бахрому из нанизанных на нити бусин или жемчужин. «Рясы с яхонты» значатся в духовной верейского князя Михаила Александровича. В XIV -- XV вв. рясы прочно вошли в обиход и в зажиточных семьях передавались из поколения в поколение, став к XVI -- XVII вв. основой для разнообразных модификаций.

Изменения в головных уборах связаны с развитием украшений всего костюма древнерусских женщин. Женские украшения X--XIII вв.-- одна из наиболее частых находок при раскопках курганов того времени. В курганных древностях можно выделить две большие группы, различные по исходному материалу: изделия из металлов и изделия из стекла. В X--XV вв. использовались также костяные и деревянные украшения, а в костюмах горожанок Северо-Западной Руси -- янтарные.

В X--XIII вв. одними из самых распространенных на Руси женских украшений, которые радовали представительниц всех сословий древнерусского общества, были височные кольца. Археологи считают их этническиопределяющим признаком. Например, новгородские словенки носили ромбощитковые височные кольца; женщины Полоцкой земли -- браслетообразные; предки современных москвичек -- вятичи -- семилопастные и т. п. Самыми распространенными были проволочные височные кольца, но встречаются и бусинные, и щитковые, и лучевые. Способы крепления колец к головному убору или волосам были разнообразными. Кольца могли подвешиваться на лентах, ремешках или косичке, могли прикалываться к ленте, как бы образуя цепочку. Иногда височные кольца продевались в мочку уха, как серьги. С исчезновением этого типа украшений в XIV -- XV вв. в уборе представительниц привилегированного сословия появились полые колты, крепившиеся к головному убору (аналогично кольцам) на ремешках, цепочках или рясках (цепях из колодочек). Лучевые колты XIII -- XV вв.-- частая находка при раскопках кладов.

Женские серьги встречаются реже височных колец и шейных украшений как в описаниях ранних письменных источников, так и среди археологических находок. Один из типов женских серег -- в виде вопросительного знака -- был обнаружен в Новгороде и датирован XIII--XV вв. О женских серьгах упоминается в духовной волоцкой удельной княгини. Судя по их описанию, хозяйка была очень бережливой, хорошо знала цену каждой такой «мелочи» в своей казне. Старая княгиня указала в завещании, что три камня из ее серег -- два яхонта и один лал (рубин) -- вшиты в нарядную шапку сына Ивана; серьги же без камушков она предназначала своей снохе, причем будущей («а дасть Бог, сын мой Иван женится...»), а жене старшего сына -- тоже пару серег с яхонтами и лалами, камни от которых в «пугвицах» ожерелья сына.

Значительно чаще серег попадаются в описаниях и при раскопках курганов и кладов дутые круглые колты. Они делались из различных металлов, всегда полыми (не исключено, что туда вкладывалась ткань, пропитанная эфирными, душистыми маслами), богато украшенными перегородчатой эмалью, зернью, сканью. Поскольку находят колты главным образом при раскопках городских поселений, можно сделать вывод о том, что колты были украшением преимущественно представительниц городской и местной феодальной знати. В начале XIII в. появились колты из оловянисто-свинцовых сплавов, имитирующие дорогие серебряные и золотые, но с более простым декором, лишь подражающим украшениям знати из драгоценных металлов. После ордынского завоевания такие колты не прослеживаются, хотя в духовных знати колты с драгоценными камнями упоминаются еще долго. Вероятно, они остались в употреблении лишь как семейные реликвии у представителей знати.

Не менее популярными у женщин всех сословий были шейные украшения, и прежде всего стеклянные бусы. Они насчитывают сотни разновидностей, каждая -- со своей неповторимой орнаментацией, формой, окраской. Выделяются четыре типа стеклянных бус, носимых древнерусскими горожанками: из синего, черного, светло-зеленого стекла со сложными «глазками»; из многослойных стеклянных палочек, которые разрезались и прокалывались; дутые бусы и наконец многогранники, вырезавшиеся из застывшего твердого стекла, как из камня. Наибольшее распространение имели бусы из разноцветного «рубленого бисера» . Ибн-Фад-лан, описывая свое путешествие на Волгу в X в., отметил, что жены руссов особенно любят зеленые бусы. Он утверждал, что мужья разорялись, платя по 15--20 монет серебром за каждую зеленую бусину. Среди курганных же находок зеленые бусы редки; в небогатых захоронениях попадаются синие, бирюзовые, желтые и полосатые. В среде знати получили большое распространение украшения, комбинировавшие бусины из различных материалов (например, золотые дутые, жемчужные зерна, а также выточенные из драгоценных камней). Восемь таких золотых «пронизок» завещала волоцкая княгиня своим детям.

В отличие от «демократических» бус металлические обручи -- гривны, носившиеся как украшение тоже на шее в X--XIII вв. и отчасти позже, являлись достоянием лишь зажиточной части крестьян и горожан. На многих шейных гривнах сохранились следы починки -- признак того, что они представляли известную ценность. Наиболее дорогими гривнами были билоновые (сплав меди и серебра); наиболее распространенными -- медные или бронзовые, иногда со следами серебряного покрытия. Выделяются дротовые, круглопроволочные, пластинчатые и витые гривны. Каждый тип соответствовал определенному ареалу распространения. Например, вблизи Ладожского озера были популярны крученые и дротовые гривны, а женщины Северо-Восточной Руси носили главным образом витые и т. п. Жгутовые гривны неизменно встречаются на миниатюрах, изображающих сцены свадеб. В Никоновской летописи можно насчитать 23 изображения гривен.

Шейные гривны предшествовали более поздним металлическим украшениям типа ожерелий (от древнерусского слова «жерло» -- шея), хотя сами продолжали существовать как праздничные украшения знатных женщин и в XVI в. «А что золото княгини моей Оленино, то есьм дал дчери своей Фетиньи, 14 обручи и ожерелье, матери ее монисто новое, что есьм сковал. А чело и гривну те есмь дал при себе»,-- записал в своей духовной Иван Калита. Мониста из жемчужных зерен, золотых бляшек и подобных драгоценностей также известны и по актовому материалу, и по летописным памятникам. Волынский князь Владимир Василькович «поби и полья» в слитки мониста «бабы своея и матери». Дмитровский князь Юрий Васильевич завещал рязанской великой княгине Анне монисто, которым «благословила» его «его баба» -- Софья Витовтовна. Ожерелья с «жемчужным саженьем» и «великими яхонты» упомянуты в духовной верейского князя Михаила Андреевича, а «оже-рельнои жемчуг» -- в завещании волоцкои княгини.

Очень ценным и дорогостоящим шейным украшением женщин привилегированного сословия были цепи. Среди них встречались и кольчатые (из колец), и «огни-чатые» (из продолговатых «огнив»), и черненые (их называли «враные цепи»), а также в виде трехгранных призм. «А что колтки золотые -- то Офимьино»,-- пишет в своей духовной новгородец Федор Остафьевич, перечисляя далее «цепецку золоту колцату» и другую «цепецку золоту враную». В берестяной грамоте № 138 (вторая половина XIII в.) названы две цепи, оцененные в 2 рубля. На эти деньги в Новгороде XIV в. можно было купить 400 беличьих шкурок. К началу XIII в. относится первое упоминание о золотых цепях как женском украшении в Ипатьевской летописи. «Хре-стьчатую» золотую цепь (ее рисунок -- соединение мелких золотых крестиков) подарила кашинская княгиня Василиса Семеновна великому князю Василию Дмитриевичу, а сама цепь была в составе ее приданого.

Неотъемлемой частью костюма женщины-горожанки Северо-Запада Руси в X--XIII вв. были нагрудные н поясные привески -- разнообразные по форме металлические украшения, составлявшие часть ожерелья. Большинство привесок имело и символическое значение -- играло роль амулетов. Они носились на длинных шнурах или «чепках» (цепочках), прикрепляясь к платью на груди или у пояса. Делались привески из серебра, меди, бронзы, билона. По внешним очертаниям их разделяют на зооморфные, воспроизводящие предметы быта и символизировавшие достаток (ложки, ключики, гребни и т. д.) или богатство (ножики, топорики). Последние -- вместе с мечами -- были символами поклонения Перуну. Носили также бубенчики, шумящие привески, игольнички, а также привески геометрические (круглые, лунницы, крестики, ромбы, трефовидные, копьевидные и т. д.) . В настоящее время известно 200 типов привесок; некоторые из них появились у славян как результат заимствования у соседей, например у угро-финнов. Одной из самых излюбленных привесок-амулетов у древнерусских женщин был конек с вытянутыми ушками и загнутым в кольцо хвостом. Конь был символом добра и счастья, связывался с культом солнца и в привесках неизменно окружался кружочками -- солярными знаками. Помимо коньков нередко носили стилизованные изображения водоплавающих птиц, олицетворявших животворные свойства воды. Многие нов-городки носили у пояса на кожаных шнурках объемные (полые внутри) изображения животных с одной или двумя головами, закрученным спиралью хвостом и цепочками вместо ног.

«Бытовые» привески-амулеты производились главным образом в деревнях и были частью костюма сельских жительниц. Деревня дольше города сохраняла приверженность языческим культам, поэтому в сельских захоронениях среди привесок часто встречаются лунни-цы и кресты, связанные с древним языческим божеством Ярилом.

Любимым украшением и горожанок, и крестьянок были также бубенчики с разнообразными разрезами. Как типичное украшение женского костюма они просуществовали вплоть до XV в., в то время как вышеназванные типы привесок -- лишь до XIII в. Бубенчики носили и в комплекте с другими привесками, и в составе бус, иногда подвешивали их к шейным гривнам. Они могли быть украшением венца или кики, а могли вплетаться в волосы за подвесной ремешок. Нередко использовались бубенчики и в качестве пуговиц. Но главным образом это было традиционное подвесное украшение у пояса, на рукавах, кожаных поясных кошельках. В эпоху средневековья карманов в женской одежде не было и поясной кошелек -- калита -- выполнял их функции. Согласно верованиям восточных славян, бубенчики и другие шумящие привески считались символическими изображениями бога-громовержца, охранявшего людей от злых духов и нечистой силы.

Среди подвесных украшений знати известны и медальоны. Они делались из серебра или золота, украшались перегородчатой эмалью, зернью, сканью. С XII в. в подражание дорогостоящим стали производить медальоны из дешевых сплавов, отлитые в имитационных формах. Частью костюма древнерусской знати были предметы, аналогичные по типу подвескам-амулетам у крестьянок и горожанок. Например, в духовной князя Дмитрия Ивановича (1509 г.) значатся «маялки (шумящие привески.-- Н. П.) съ яхонты и зъ жемчуги» .

Еще одним украшением женского наряда (особенно парадного) были застежки (фибулы). Их делали из железа, оловянисто-свинцовых сплавов, меди, бронзы, серебра. Одно из первых упоминаний о фибулах содержится в «Повести временных лет» под 945 г., а наибольшее число археологических находок приходится на слои X--XII вв. В одном захоронении обычно встречается лишь одна большая привеска-застежка, реже -- две. Носили их либо у плеча, либо на груди {они застегивали верхнюю, драпирующую одежду типа плащей и накидок). Мелкими фибулами древнерусские женщины застегивали сорочки у ворота, пристегивали к поясу амулеты и привески, а также хозяйственные предметы: ключи, кресала, ножички. Фибулами могли прикрепляться и украшения к женскому головному убору. До X в. застежки-фибулы были только большими, массивными, а позднее -- в XIV--XV вв.-- преобладали легкие, мелкие. Во все века этот тип украшений богато орнаментировался, орнамент же варьировался в зависимости от этнонационального региона, степени мастерства ковщиков, чеканщиков и других подобных причин. То же конструктивно-функциональное значение, что и фибулы, имели в женской верхней одежде булавки -- принадлежность костюма лишь знатных горожанок. Две одинаковые по форме и размеру одежные булавки с длинными стержнями и крупной прорезной головкой, соединенные цепочкой, поддерживали встык края пла-ща.

В XV в. плащи и накидки употреблялись все реже, а вместе с изменением форм одежды менялся и набор ее традиционных дополнений. Фибулы стали и вовсе редким украшением. Зато пояс оставался непременным аксессуаром женской одежды. Золотые пояса, состоявшие из позолоченных металлических бляшек-наклаок и являвшиеся знаками феодального достоинства,-- излюбленный предмет благословений князьями своих родственников в духовных. О своем золотом поясе упоминает в завещании княгиня Ульяна Михайловна; два пояса такого рода значатся в духовной углицкого князя Дмитрия Ивановича. Женские пояса, аналогичные изображенному на миниатюре Изборника Святослава 1073 г., известны издавна; делались они из шелка, затканного золотой или серебряной нитью, бархата или кожи с коваными металлическими бляшками. Часто дорогим металлом отделывались лишь наконечники поясов, завершаемые бубенчиками, а сам пояс украшался канителью -- винтообразно витой золотой или серебряной проволочкой. У женщин победнее бляшки эти («наузольники») были медными или бронзовыми.

Древнерусские горожанки, очевидно, охотно носили и стеклянные браслеты. Их фрагменты найдены при раскопках древнейших слоев (начало X в.), но чаще всего они встречаются в городищах XI--XIII вв., где количество таких находок исчисляется тысячами. Попадаются голубые, синие, зеленые и желтые обломки браслетов, которые дают представление о принципе их изготовления: стеклянные палочки сгибались в кольца, стержни же раскрашивались и иногда перекручивались металлическими или стеклянными нитями контрастного цвета. Стеклянные браслеты были в основном украшением горожанок, а металлические -- и горожанок, и крестьянок. Чаще всего находят медные и бронзовые изделия, реже серебряные и билоновые. Золотые пластинчатые браслеты-«обручи» были привилегией лишь городской знати. Носили браслеты и на левой, и на правой руке, часто на обеих и по нескольку штук. Пластинчатые браслеты часто надевали на предплечья у локтевого сгиба. Многие браслеты носились поверх рукава сорочки. Поразительно велико число их разновидностей:

дротовые, витые, ложновитые (отлитые по форме, имитирующей витой браслет), плетеные, пластинчатые, ладьевидные, узкомассивные (в виде вытянутого поперек запястья ромба или овала) и др. Специфически городскими были лишь створчатые браслеты из билона, свинца с оловом, серебра, в том числе позолоченного

Среди женских украшений особенно распространенными в X--XV вв. были перстни. Объясняется это важнейшей ролью перстня в свадебной обрядности. Хотя их носили и мужчины, перстни были все же женским украшением. Имеется находка перстенечка в детском захоронении -- на ручке у девочки двух-трех лет. Перстни носили, конечно, на руках, но в нескольких захоронениях они надеты и на пальцы ног. Перстни -- одна из самых многочисленных археологических находок среди украшений. Они нередко повторяли формы браслетов (витые, плетеные, пластинчатые и т. п.). Индивидуальную форму имели печатные перстни, а также новгородские перстни со вставками -- зелеными, синими, голубыми, черными, прозрачными стекляшками. Печатные перстни и новгородские со вставками получили распространение не ранее XIII в., существовали вплоть до XV в. и даже позднее. Изображения печатей перстня (птицы, звери, цветы, треугольники) служили и личным знаком владельца, если оттискивались на воске после текста документа, скреплявшего сделку.

Женский костюм завершала обувь. Одно из первых упоминаний о «сапозех» и «лаптех» содержится в Лаврентьевской летописи под 987 г. Лапти различных плетений (косого, прямого -- в зависимости от традиций того или иного этнического региона) носили главным образом сельские жительницы. Делались лапти из лыка (внутренней части коры лиственных деревьев) и бересты, которые долго вымачивались и распрямлялись под прессом. Для получения одной пары лаптей на небольшую женскую ступню нужно было погубить три-четыре молодые липки, а носились такие лапти, даже сплетенные «с подковыркой» (двойной подошвой), от нескольких дней до недели. Форма лаптей разнилась в зависимости от местности: южные и полесские лапти были открытые, а северные -- «бахилы» -- имели вид низких сапог. Лапти, плетенные из кожи, были много прочнее лыковых, но и дороже. Чтобы совместить дешевизну с прочностью, в деревне нередко применяли комбинированное плетение лаптей из лыка и кожаных

ремней. В городах лапотцы в XII--XIV вв. делали также из покромок ткани, кусочков сукна и даже из шелковых лент. Тогда их называли плетешками.

Женскую кожаную обувь шили в XIII --XV вв. в городах из шкур лошадей, крупного и мелкого рогатого скота. Летописец, описывая легендарное путешествие апостола Андрея в Новгород в XII в., сообщает: «Дивно видех словеньскую землю, идучи ми селю. Видех бани древены... и совлокуться, и будуть нази, и облеются квасом усниянымъ...» («усние» -- древнерусское название кожи) . Разрыхленная квашением в хлебном квасе кожа дубилась корой ивы, ольхи, дуба (отсюда и сам термин «дубление»); затем кожи выравнивались, жировались для эластичности и разминались. Таким образом получались самые дорогие сорта кож -- юфть и полувал, но в них могли щеголять лишь знатные боярыни. Юфть окрашивалась в яркие цвета, о чем свидетельствуют и книжные миниатюры, и фрески, изображающие знатных женщин. На матери Ярополка Изяславича из Трирской псалтыри башмачки красные; такие же изображены у княгини Киликии, жены Святослава Яросла-вича (Изборник 1073 г.), и у жен новгородских бояр на иконе «Молящиеся новгородцы» (XV в.). Археологические находки подтверждают, что цвета кожаной женской обуви были разнообразными -- не только красными, но и зеленоватыми, желтыми, коричневыми.

Мягкая юфть разных цветов была не по карману простым новгородкам. Они носили обувь из сыромятной кожи -- так называемые поршни. Обувь для «поршней» не дубили, а лишь разминали и пропитывали жиром. Она была очень прочной, только быстро намокала в дождь. Шили женскую кожаную обувь льняными нитками, которые для прочности вощили. Мягкие женские «поршни» с небольшим числом швов делали нередко из более тонких и нежных частей кожи животного, главным образом из его «чрева» -- брюха; они и назывались «черевья» (черевички). Повседневные «поршни» и «черевья» украшались лишь необычными швами («плетешок»). Вокруг краев «поршня» пропускались кожаные ремешки, которые стягивали обувь по ноге, образуя мелкие складки, тоже украшавшие обувь. Ажурные «поршни» были гораздо наряднее. Они делались нередко с матерчатой подкладкой. Орнамент ажура представлял собой чаще всего параллельные прорези, полоски. В случае пронашивания такая обувь тщательно

ремонтировалась кожаными же заплатками. Кроме ажу-ров с X в. существовали вышивка обуви шерстяными и шелковыми нитками, а также ее тиснение. Ажурные и вышитые «поршни» появились в городах (Новгороде, Гродно, Старой Рязани, Пскове) не ранее XI в.

Распространенным типом женской кожаной обуви были мягкие туфли, напоминающие современные детские пинетки. У большинства таких туфель у щиколотки пропускался ремешок, завязывавшийся спереди на подъеме. Длина следа в найденных экземплярах женской обуви не превышает 20 -- 22 см; это говорит о том, что ножки горожанок того времени были весьма миниатюрными.

Полусапожки горожанок были короткими и не жесткими: в заднике у них отсутствовала твердая прокладка из бересты или дуба, обязательная в сапогах. Как и туфли, полусапожки украшались вышивками. Среди вышивок обуви Пскова XII--XIII вв. преобладают красные кружки (солярные знаки), прошвы из темных ниток (изображение дороги) и зеленые завитки (символ жизни). С XII в. любимым типом обуви состоятельных жительниц древнерусских городов стали сапоги -- тупоносые и остроносые (в зависимости от традиций данного региона), причем носок был немного приподнят. Псковские сапоги были непременно с кожаным, наборным, низким каблучком (с XIV в.), а, например, рязанские отличались треугольной кожаной вставкой на носке. Яркие кожаные сапожки с выпушкой материи и вышивкой цветными нитками, речным жемчугом являлись дополнением нарядной и праздничной одежды богатых женщин, своеобразным показателем достатка семьи, необходимым атрибутом одежды лиц, облеченных властью.

Итак, сочетание основных предметов и украшений женского костюма X--XV вв. может дать представление не только о внешнем облике, но и о социальном, семейном положении женщины и месте ее жительства.

Основу костюма древнерусских крестьянок в X-- XV вв. составляла длинная, до щиколоток рубаха (сорочка) и набедренное одеяние (понева). Обязательной частью женской крестьянской одежды был пояс. Чем богаче была сельская жительница, тем больше в ее наряде, особенно праздничном, было всевозможных украшений, выше качество их выработки, дороже использованные материалы. Наиболее приметной частью костюма

крестьянки домонгольского периода был головной убор (венец у девушек и кика у «мужатиц»), а также его украшения -- височные кольца, по форме которых можно было судить о том, откуда родом их обладательница. Носили крестьянки серьги, бусы, привески, медные браслеты и перстни. На ногах у деревенских женщин были лапти. Состав костюма древнерусских горожанок был сложнее и включал большее число предметов. Поверх длинной сорочки они надевали одно или несколько платьев прямого или расширенного покроя и распашное одеяние. Число одежд зависело от сезона и материального достатка семьи. Верхнее платье делалось короче нижнего и имело более широкие рукава. Подол и обшлага нижней одежды всегда были видны, образуя ступенчатый силуэт. Как и в костюме крестьянок, дополнял наряд пояс.

В одежде знатных горожанок, княгинь и боярынь использовались дорогие, чаще привозные ткани. Из бархатистого аксамита шились распашные одежды типа плащей с застежкой на правом плече -- часть праздничного облачения княгини. Особенности климатических условий (холодные зимы) были причиной особого внимания к теплой одежде на меху -- шубам, которые в то время носили мехом вовнутрь. Головной убор горожанок всех сословий (коруны у девушек и кики с повоями у замужних) по форме имел много общего с крестьянским, что обусловливалось его происхождением от сельского, однако отделка его была сложной, замысловатой. Украшением убора горожанки долгое время служили колты на ряснах (у зажиточной части они делались из драгоценных металлов). Шеи горожанок «огружали» металлические гривны и ожерелья из бус. Боярыни и княгини носили поверх рукавов на запястье и предплечье массивные створчатые браслеты; горожанки попроще довольствовались разноцветными стеклянными. В отличие от крестьянок-«лапотниц» горожанки и представительницы господствующего класса были «все в са-позех». Кожаная обувь X--XIII вв.-- «поршни», мягкие туфли, полусапожки и сапоги без каблуков и жесткой основы -- кроилась просто и грубовато, зато была яркой, цветной.

В XIV --XV вв. свободный ступенчатый силуэт одежды, подчеркивавший статность русских женщин, претерпел мало изменений. Менее всего новации затронули наряд сельских жительниц, хотя височные кольца (свидетельство этноплеменной принадлежности) или, например, шумящие привески (признак соседства с угро-финскими племенами) постепенно исчезли из убора крестьянок. У знатных горожанок, боярынь, княгинь вместо плащей появились летники, «кортели», «опашни». В холодный осенний или зимний день они надевали кожухи и шубы, которые в богатых семьях теперь крылись яркими дорогими тканями. Излюбленным цветом одежды традиционно оставался красный. Количество и качество платья и украшений по-прежнему обусловливали социальный престиж их обладательниц. Обувь Марфы Борецкой и ее современниц (конец XV в.) стала значительно более сложной по крою и оформлению: появились ажуры, составные изделия. «Поршни» совсем вышли из употребления; повседневная обувь стала удобнее по конструкции. В XIV--XV вв. наибольшее распространение получили полусапожки и сапоги с наборным кожаным каблучком на жесткой основе, ставшие излюбленной обувью горожанок, а также княгинь и боярынь. Изготовление одежды, прядение и ткачество, шитье и вышивание были повседневным рукоделием всех женщин -- богатых и бедных, хозяек и их служанок. Благодаря самим женщинам женские наряды становились подлинными произведениями искусства. Об этом пишет и летописец: «Обретши волну и лен творит благопотребная руками своими... Руце свои простираеть на полезьная, локти свои устремляеть на веретено... Сугуба одеянья сотворит...»

Накопление фактического материала о положении женщин в древнерусском обществе, их имущественных и социальных правах, семейном статусе и роли в культурной и общественно-политической жизни в X --XV вв. началось в отечественной историографии в XVIII -- первой половине XIX в. " Одним из первых идеей создания портретов «россиянок, знаменитых в истории или достойных сей чести», увлекся крупнейший дворянский историк, «последний летописец» Н. М. Карамзин. Его историческая повесть о Марфе-посаднице пробудила интерес к биографиям других выдающихся женщин русского средневековья. Предлагая историкам обратиться к этим сюжетам, Н. М. Карамзин считал возможным воссоздать женские портреты на основании летописных, агиографических, литературных и легендарных фактов, «изображая лица живыми красками любви к женскому полу и к отечеству» .

В начале XIX в. появились первые работы о древних свадебных обрядах. Н. Цертелев, И. Платонов, М. Мо-рошкин придерживались мнения, что в давние времена «девическая жизнь предпочиталась жизни замужних женщин, которые зависели от мужей своих», что жены русских князей были «рабынями или по высшей мере прислужницами мужей» . Один из исследователей русских свадебных обрядов, Д. И. Языков, собрал сравнительно большой фактический материал и подробно описал роль женщин -- свах, подруг, боярынь, посаженой матери и т. д.-- в свадьбе в XVI--XVII вв., сетуя на скудость материала по этому вопросу до XV в. включительно. Это утверждение опроверг в 50-х годах XIX в. М. П. Погодин, который на основе скрупулезной вы-

борки и подборки отрывков из русских летописей осветил «частную жизнь» князей, а также свадебные обряды и семейные нравы X--XIII вв. М. П. Погодин не ставил перед собой исследовательских задач, но его публикация пробудила интерес к жизни и быту древнерусского общества.

В 60-х годах XIX в. среди работ, освещающих «домашнюю жизнь и нравы» людей X--XVI вв., выделились труды видного историка и археолога, создателя программы по изучению истории быта русского народа И. Е. Забелина. Они касались и социального статуса женщин в средневековой Руси. И. Е. Забелин использовал широкий круг источников: летописи, свидетельства иностранцев, древнерусскую церковную литературу, памятники материальной культуры и др. Поэтому при всей ограниченности концепции И. Е. Забелина (он, в частности, полагал, что «права женщины как члена семьи» не связаны с «ее правами как члена общества») в его работах много важных и точных наблюдений о положении русской женщины в древности и в средневековье.

Современник И. Е. Забелина Н. И. Костомаров -- историк либерально-буржуазного направления, исследовавший главным образом XVI--XVII вв.,-- привел в своих трудах немало фактов, поражающих читателя «избытком,-- как он сам писал,-- деспотизма мужа над женой» в средневековой Руси. Но в работе по истории Северо-Западного региона Русского государства им были сделаны иные выводы о социальных правах и нравах русских женщин. Так, Н. И. Костомаров отметил, что «женщина в Новгороде пользовалась юридическим равенством с мужчиной». Перу Костомарова принадлежит и вводная статья к альбому «Русские исторические одежды» С. С. Стрекалова, в котором едва ли не впервые обстоятельно прорисованы детали древнерусского женского костюма и женских украшений.

Среди работ буржуазных историков XIX в., касавшихся истории семейных отношений, а также вопроса об участии женщин в производительном труде и ремеслах (в рамках «семейной экономики»), следует отметить труды А. Терещенко и Н. Аристова. Книга видного русского этнографа А. Терещенко «Быт русского народа» по сей день привлекает исследователей богатством фактического материала. Используя древнерусские, арабские, греческие источники, он сделал попытку исследовать историю женского костюма на Руси и затронул

вопрос о «византийских заимствованиях» в древнерусской одежде. Полвека спустя поднятая А. Терещенко тема нашла отклик в литературе. В книге Н. Аристова «Промышленность Древней Руси», под коей автор разумел всю хозяйственную деятельность человека, для своего времени исчерпывающе разработаны летописи, акты, жития, сведения иностранцев, переводная литература, былины. В качестве свода материалов по истории быта, костюма, ремесла, в том числе «женского», она служит справочником не одному поколению историков.

С 30-х годов XIX в. изучение социального положения женщин в древней и средневековой Руси было связано с проявлением научного интереса прежде всего к правовым отношениям внутри древнерусской семьи. Этому способствовал перевод с немецкого языка фундаментального труда профессора Дерптского университета И. Ф. Эверса «Древнейшее русское право в историческом развитии» (СПб., 1835). И. Ф. Эверс подчеркнул связь между возникновением русской государственности и эволюцией семейно-родовых отношений.

Внимание буржуазных историков права привлекли уголовно-правовые и материально-правовые нормы X -- XV вв., имущественные и наследственные отношения между супругами, правовое положение женщин. Однако историки государственной школы, преувеличивая значение нормативных документов, обрекали себя на формально-юридическую трактовку явлений истории древнерусской семьи, правового статуса женщин и тем самым искажали и упрощали представления о древнерусском обществе. Односторонность выводов буржуазных историков ярко проявилась в оценке внутрисемейных отношений, в принижении роли женщины в древнерусском обществе, ее правовой дееспособности. Несмотря на большой фактический материал, введенный в научный оборот исследователями древнерусского права, и значительное число работ по проблеме, ученый мир того времени не выработал определенного мнения по вопросу о наличии у женщин собственного имущества (о так называемой «раздельности имуществ супругов»). Решение этого ключевого вопроса ограничилось полемикой в печати, которая выявила полярные точки зрения.

И. Ф. Эверс и его последователи А. Попов, В. И. Сергеевич отстаивали положение о том, что в древнерусской семье у женщины отсутствовала отдельная от мужа собственность, а это якобы доказывало исконную подчи-

ненность жены мужу. Н. Рождественский, О. Ланге, И. Губе. А. Савельев, Н. Дебольский, напротив, подчеркивали правовую самостоятельность женщин и имущественную раздельность в супружеском союзе. В начале XX в. Д. Я. Самоквасов высказал мысль о наличии в начальные века русской истории двух «типов» жен: «купленных или приобретенных посредством грабежа» и «договорных», обладавших по сравнению с первыми значительной имущественной самостоятельностью. К точке зрения о «раздельности имуществ супругов» примыкал В. И. Синайский. Мнение о имущественной несамостоятельности женщин в браке разделял В. А. Ря-зановский. Буржуазные ученые не смогли объяснить обнаруженные ими в источниках противоречия, вопрос о «женской собственности» остался открытым.

Широкий подход к проблеме на основе использования большого круга источников отразили труды крупнейших профессоров Московского университета И. Д. Беляева и С. М. Соловьева. По своим общественно-политическим взглядам они принадлежали к различным течениям русской либерально-буржуазной мысли (И. Д. Беляев -- к славянофилам, С. М. Соловьев -- к западникам), но «в отношении важного вопроса о положении женщины в древнерусском обществе» u -- сходились.

И. Д. Беляев первым из русских историков использовал для характеристики имущественного положения женщин в X--XV вв. помимо нормативных источников известные тогда науке актовые материалы. Он убедительно доказал самостоятельность материально-правового статуса женщины в древнерусской семье, противопоставив, в частности, ее широкие по тем временам права на опеку и наследство нормам византийских правовых кодексов (Эклоги, Номоканона), содержавших некоторые ограничения материальных прав женщин. И. Д. Беляеву принадлежит идея о развитии норм русского права, относящихся к женщинам, хотя он и не пытался найти основу этой эволюции. Касаясь перспектив развития правового статуса представительниц привилегированного сословия, И. Д. Беляев склонялся к мысли об отсутствии каких-либо негативных изменений в XIV -- XVII вв. и даже полагал, что прежний «порядок» остался «до настоящего времени», т. е. до второй половины XIX в.

С. М. Соловьев тоже придерживался мнения о наличии у женщин собственного движимого и недвижимого имущества и отмечал вытекающую отсюда возможность их участия в политической жизни общества (подразумевались, естественно, привилегированные его слои). Правда, он считал, что социальная активность женщин в Русском государстве обусловливалась «спасительной силой» христианской религии и ролью духовенства, которое «во имя этой религии поддерживало все эти отношения» .

Возрастание интереса к проблемам семьи и социальному положению женщин в русском обществе отвечало идейно-политическим запросам того времени: в среде радикальной дворянско-буржуазнои интеллигенции обсуждались вопросы эмансипации женщин. Отсутствие трудов по интересующей нас теме историк государственной школы К. Д. Кавелин назвал тогда «одним из самых чувствительных пробелов в изучении русской

истории» .

На этом фоне особенно заметным был труд В. Я. Шульгина о женщинах допетровской эпохи. Он поставил ряд широких исследовательских задач: изучить семейную жизнь русского народа, определить -- через «историю женщин -- степень влияния на нашу жизнь элементов византийских, монгольских, европейских». В «истории русской женщины» В. Я. Шульгин выделял три основных периода: языческого быта, домонгольский и XIV--XVI вв. Первый из них характеризуется тем, что «все сферы жизни открыты женщине», второй -- постепенным «исключением женщины из мужского общества», третий -- развитием затворничества. Возвращение женщине ее места и социальных прав в обществе произошло, по мнению Шульгина, при Петре I. Главной доминантой, воздействовавшей на изменение прав и социального статуса женщин, он считал «византийское влияние», усиливавшее стремление «к религиозному уединению русских женщин» . Однако затворническая жизнь монастыря была явлением общим и для женщин, и для мужчин, а «византийское влияние» на русское право в X --XV вв. способствовало скорее развитию тенденций, противодействовавших «отлучению» (термин Шульгина) женщин от общественной жизни, чем их затворничеству.

К числу первых специальных исследований относится и книга А. В. Добрякова «Русская женщина в домонгольский период», изданная в 1864 г. Ее автор,

учитель одной из санкт-петербургских гимназий, поставил перед собой цель «рассмотреть, как представляют женщин памятники древнейшего периода русской жизни» . А. В. Добряков впервые предпринял попытку рассмотреть положение женщин в семье и обществе в зависимости от их принадлежности к тому или иному социальному слою. Он стремился показать имущественные и личные права женщин, их жизнь в семье, взаимоотношения с родственниками, различия между правами и положением «язычницы» и «христианки».

Во второй половине XIX в. тема, которой посвящена книга, нашла отражение в трудах историков, популяризировавших исторические знания. О судьбе женщины в допетровское время писал Н. Я. Аристов. На основе трудов С.М. Соловьева, В. И. Сергеевича и других ученых создал биографии выдающихся древнерусских женщин Д. Я. Мордовцев. Большой круг историко-литературных источников привлек для освещения «женского литературного типа» Древней Руси И. С. Некрасов 21. Но преимущественное использование некоторыми филологами (А. Н. Чудиновым, А. И. Желобовским, Н. В. Ше-метовой) материалов фольклора приводило к преувеличению степени социальной «свободы» древнерусских женщин, к идеализации их общественного положения. В то же время ограничение круга источников нарративной и церковной литературой вызывало тенденциозное преуменьшение значения и роли женщин в хозяйственной и политической жизни древнерусского общества. «Женщина была бесправна... роль женщины проявлялась только в семье»,-- писал И. Е. Забелин. «...Ни о какой общественной жизни для женщины не могло быть и речи...» -- отмечал позднее Н. К. Грун-скии.

Возможности использования агиографического материала для изучения древнерусской истории исследовал в 1871 г. В. О. Ключевский и пришел к выводу, что кано-низированность описаний жизни, поведения, самих образов древнерусских женщин в житийной литературе и связанное с этим искажение фактов являются помехой для привлечения житий как источника исторического исследования. Действительно, даже для характеристики «деяний» выдающихся женщин русской истории (например, княгини Ольги) материал агиографии оказывается на редкость тенденциозным. Но, взятые в комплексе и сопоставленные с другими историческими

памятниками, данные житийной литературы могут помочь воспроизвести церковную концепцию социальной роли женщины. Однако этот прием не использовался в дореволюционной буржуазной науке.

Свое понимание вопроса о социальном положении древнерусской женщины дали революционные демократы и их последователи, произведения которых носили большей частью пропагандистский характер. Они подчеркивали неравноправие женщин в любом классовом обществе и искали причину этого в сфере общественных отношений. Сравнивая различные формы государственного устройства в период феодальной раздробленности, последователь революционных демократов И. А. Худяков увидел существенные различия в положении женщин в княжествах и феодальных республиках. Так, он обратил внимание на отдельные свидетельства участия женщин не только в судебных тяжбах, но и в политической жизни средневекового Новгорода и использовал эти данные для обоснования необходимости решить один из насущных тогда вопросов -- о социальном равноправии женщин. В одной из своих статей И. А. Худяков утверждал, что проблема социальной роли женщины в «эпоху Древней Руси и Московии» должна рассматриваться на основе трех видов источников: фольклора, церковной литературы и летописей, соответственно представляющих «три женских портрета»: «поляницу», «злую жену» и, наконец, «пользовавшуюся большей свободой правительницу» (Марфа, Софья Витовтовна и т. д.) .

Другой представитель демократического лагеря -- С. С. Шашков -- в своих исследованиях по истории русских женщин опирался на опубликованные письменные источники. В предисловии к одной из книг, изданной в 1872 г., он писал: «...ввиду вопросов эмансипации, волнующих современные женские поколения, знание былых судеб русской женщины представляется не только интересным, но и практически полезным для дела освобождения». С. С. Шашков заметил связь между возникновением частной (он ее называл «исключительной») собственности и ухудшением социального положения женщин, т. е. вплотную подошел к историко-материалистическому пониманию проблемы. Говоря о тяжелом положении зависимой женщины, он подчеркивал, что «женщина всегда старалась освободиться из этого положения, что она боролась с враждебными ей началами». «Противодействие русской женщины всему,

что давило и порабощало ее, было достаточно сильным»,-- отмечал С. С. Шашков. К «порабощающим началам» он относил «религию, закон, обычай». По его мнению, особенно заметное негативное воздействие на социальное положение русских женщин оказал «ви-зантизм», наложивший на всю древнерусскую жизнь печать «мрачной, суровой замкнутости». В этом вопросе он, как видим, разделял взгляды В. Я. Шульгина. С. С. Шашков считал, что XVI век принес «полное порабощение» женщине, а «историю борьбы женщин за свободу» и «самостоятельность» начинал со сподвижницы Степана Разина Алены Арзамасской (Темников-ской) .

С демократических позиций подошел к исследованию проблемы и историк-публицист А. П. Щапов. Его интересовали главным образом такие вопросы, как «положение народной женщины», женская грамотность и образование. Представляет интерес вывод А. П. Щапова о противоречивости влияния церкви и христианства на изменения в положении женщины С одной стороны, писал он, «церковь с самого начала взяла женщину под свою защиту, возвысила значение матери», а с другой -- та же церковь «укореняла в ней (женщине.-- Н. П.) веру в святость и нерушимость церковно-брачного подчинения мужу». «Источник унижения и отверженности» женщины в Древней Руси А. П. Щапов предлагал искать в воззрениях людей, а также в господстве аскетических идеалов, насаждавшихся церковью.

Особое направление в исследовании истории древнерусской семьи и социального положения женщины буржуазными учеными связано с применением сравнительно-исторического метода. Несмотря на ряд допущенных исследователями ошибочных сопоставлений, этот метод способствовал углубленному анализу проблемы. В трудах С. М. Шпилевского, С. В. Ешевского и других ученых собран большой материал для сравнительного изучения положения женщины и истории семьи в средние века на Руси и в Западной Европе. К. Алексеев и В. Д. Спасович при сравнении прав супругов на Руси и в Польше выявили аналогии в развитии семейного права восточного и западного славянства. В работах М. И. Горчакова, Д. Н. Дубакина, А. И. Заго-ровского, Н. К. Суворова, А. С. Павлова, А. И. Алмазова на основе исследования византийских правовых норм, вошедших в состав древнерусских памятников семейно-

брачного права, определялись сходство и различия се-мейно-брачных норм Византии, Руси и Западной Европы, доказывалась самобытность русского брачного пра-ва.

Среди причастных к этому направлению исследователей было много специалистов по истории церковного права. Не случайно материалы их трудов неоднократно использовались А. Надеждиным, Т. В. Барсовым, И. М. Альтшуллером и другими авторами, которые стремились показать права и роль женщины в обществе с позиций христианских воззрений, на основе церковной концепции. Защитники ее восхваляли влияние церковных законов на укрепление семейного статуса женщин, что якобы благотворно способствовало «устранению женщин из жизни общественной» и выполнению ими тех функций, которые «свойственны женщинам от природы» .

Однако мнение авторов, разделявших взгляд церковников на предназначение женщины, не было общепризнанным. В спор с теми, кто представлял древнерусскую женщину -- вслед за канонической литературой и церковными законами XII--XV вв.-- «покорной рабой, игрушкой своего мужа-господина» , вступили ученые, которые отвергали воззрения на сам брак в Древней Руси как на акт исключительно религиозный. Многие исследователи семейно-брачных отношений в «до-московский период» Руси (А. Ефименко, А. Смирнов, И. Харламов и др.) стремились доказать, что брак в X -- XV вв. был лишь разновидностью частной сделки, носил договорный характер; что по крайней мере в домонгольский период оба лица, вступавшие в брак, участвовали в заключении договора о нем.

В конце XIX -- начале XX в. возрос интерес к историко-этнографической проблематике, и внутрисемейные отношения в X--XV вв. нашли отражение в исследованиях историков, сумевших научно оценить древнерусскую покаянную литературу и епитимийники как источники по истории семейного быта Древней Руси. Особую роль в изучении этих памятников сыграли публикации и работы С. И. Смирнова.

В начале XX в. попытку создать обобщающие работы по «истории русской женщины», дать ответ на вопрос о причинах ее «долголетнего теремного затворничества», «отнявшего у нее все человеческие права», предприняли женщины -- М. Дитрих и Е. Щепкина. Их выводы

мало чем отличались от выводов предшественников. В качестве причин негативных изменений в социальном статусе женщин М. Дитрих и Е. Щепкина выдвигали «утверждение патриархальных начал», влияние христианства и византийской литературы. Остались традиционными и хронологические этапы в «истории русской женщины»: языческая свобода, которую сменило «постепенное закабаление»; с XVI в.-- усиление затворничества, а со времени Петра I -- освобождение, включение женщин в общественную жизнь. Е. Щепкина внесла, правда, в эту хронологию некоторые коррективы, до XVI в.-- «замкнутость семейной жизни для женщин высших классов», а с XVI в.-- возрастание интереса к «ценности женской личности» .

На рубеже XIX и XX вв. буржуазные историки проявили внимание к новым сторонам проблемы. Так, в рамках изучения внешней политики Руси и истории международных отношений X -- XIII вв. освещалась (до этого отмеченная лишь в популярных очерках) внешнеполитическая деятельность великой княгини Ольги, королевы Франции -- дочери Ярослава Мудрого Анны Ярославны, императрицы Германии Евпраксии-Адельгейды Всеволодовны, королевы Венгрии Евфро-синьи Мстиславны, а также дипломатическая деятельность русских княжон, в том числе польской королевы Елены Ивановны -- дочери Ивана III . На участие в установлении международных контактов представительниц княжеских родов указывалось и в биографических очерках отдельных князей, составленных А. В. Экземплярским.

Немногим больше «повезло» вопросу об образовании и грамотности женщин в Древней Руси. На рубеже XIX и XX вв. увидела свет книга известной участницы женского либерального движения 70--80-х годов Е. О. Лихачевой «Материалы для истории женского образования в России (1086 -- 1856)». Однако наука располагала тогда лишь нарративными и отчасти актовыми материалами, не были еще известны или верно датированы многие эпиграфические источники. Следствием ограниченности источниковой базы был вывод об общей неграмотности древнерусских женщин, за редким исключением представительниц привилегированных слоев 43.

К началу XX в. русская историческая наука накопила некоторый археологический материал, позволивший расширить представления о древнерусской одежде и

женских украшениях 44. Обобщить достижения русских археологов попыталась Л. Н. Кудь Ее небольшая работа «Костюм и украшения древнерусской женщины» (Киев, 1914) по сей день единственное исследование, специально посвященное этому вопросу. Но вне поля зрения автора оказались многочисленные свидетельства русских летописей, памятников церковной литературы Не использовались в работе фрески и миниатюры как источники по истории древнерусского женского костюма, хотя вопрос о привлечении их к изучению одежды X -- XV вв. был уже поставлен 45.

Итак, русская дореволюционная историография выявила и накопила значительный конкретно-исторический материал, позволяющий с разных сторон осветить историю семьи, социальное положение и роль женщины в древнерусском обществе, воссоздать ее внешний и духовный облик. Буржуазные историки концентрировали внимание на юридических аспектах внутрисемейных отношений, исследовали главным образом имущественные права супругов в семье. Проявив интерес к отдельным представительницам привилегированного сословия, они отчасти осветили социальный статус женщин этого ранга. Филологи и этнографы выделили наиболее яркие женские образы в фольклоре XI--XV вв. В попытках создать обобщающие труды по проблеме заметно стремление выявить динамику изменений в социальном статусе древнерусских женщин, предложить свое понимание вопросов о причинах возникновения их политического неполноправия, о новых путях и традициях в истории женской эмансипации.

Однако концептуально-методологическая ограниченность не позволила дворянско-буржуазной историографии дать обоснованное решение ряда сложных вопросов Древнерусской семьи, в том числе и об имущественных правах женщин в Древней Руси. Ученым революционно-демократического направления, вплотную подошедшим к историко-материалистическому пониманию процесса эволюции семейных отношений, также не всегда удавалось правильно объяснить явления X--XV вв. Но именно они первыми обратили внимание на необходимость изучения положения «народной» женщины, расширив тем самым круг исследуемых вопросов.

Древнерусские женщины в работах советских ученых

Возможность подлинно научного исследования проблемы, которой посвящена книга, дала историкам марксистско-ленинская методология. В трудах К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина содержатся существенные выводы об основных общих чертах, характеризующих феодальную формацию в целом и феодальную семью в частности, имеются ценные высказывания о роли женщины в обществе, в том числе в феодальном. По отношению к женщине в обществе, писал К. Маркс, можно «судить о степени общей культуры человека». Ф. Энгельс отметил в «Анти-Дюринге» верное положение социалистов-утопистов о том, что «в каждом данном обществе степень эмансипации женщины есть естественное мерило общей эмансипации» 46. Исследуя процессы классообразования, Ф. Энгельс показал зависимость и тесную взаимосвязь происхождения семьи, частной собственности и государства.

Рассматривая семью исторически, в ее связях с производством, экономическим развитием и всей жизнью общества, Ф. Энгельс пришел к выводу, что утверждение частной собственности на средства производства сопровождалось негативными изменениями в социальном положении женщин. Он писал: «Ниспровержение материнского права было всемирно-историческим поражением женского пола. Муж захватил бразды правления и в доме, а жена была лишена своего почетного положения, закабалена, превращена в рабу его желаний, в простое орудие деторождения»

Поскольку феодальной формации -- особенно в ее «первые столетия» -- присуще господство натурального хозяйства, когда дом и семья были жизненной и производственной ячейкой, постольку права женщин, их положение в феодальном обществе зависели в конечном счете от статуса женщины в семье. «Господство мужа» и «сравнительно большую крепость брачных уз, которые только муж и может расторгнуть», Ф. Энгельс выделил как отличительные черты моногамной семьи того времени. В основе подобной дифференциации социальных и семейных ролей лежали, как указывал Ф. Энгельс, «экономические условия, а именно победа частной собственности», ибо в классическом виде в любом зрелом феодальном обществе в роли собственников средств производства выступали, как правило, мужчины, а женщины были исключены из системы первичных отношений распределения (средств производства, и прежде всего земли). Говоря об исключении женщин из социально-экономических отношений в эпоху средневековья, Ф. Энгельс отнюдь не утверждал, что они были отстранены и от участия в производительном труде. На женщинах по-прежнему лежали все домашние заботы, но, писал Энгельс, «ведение домашнего хозяйства утратило свой общественный характер. Оно перестало касаться общества. Оно стало частным занятием...» 48.

Ф. Энгельс обратил внимание и на то, что «господство мужа» в средневековой европейской семье накладывало особый отпечаток на внутрисемейные отношения. Главе семьи принадлежало право решения всех вопросов, связанных с замужеством взрослых дочерей и с разрывом брачных уз. Исключенность из системы опекунского, наследственного, владельческого права ставила женщин в феодальную эпоху в неполноправное, несамостоятельное, зависимое положение от отца и мужа. «Это приниженное положение женщины... постепенно было лицемерно прикрашено... но отнюдь не устранено» 49.

Ф. Энгельс дал обобщенный образец феодальной семьи, указал наиболее типические черты и отношения, характеризующие социальный и семейный статус женщин в средневековую эпоху. Но марксистско-ленинская теория социально-экономических формаций, предполагая типологический подход к истории человечества, тем не менее не отрицает, что в рамках стадиальных типов общественного развития имело место значительное разнообразие конкретных форм. Отсюда вытекает необходимость пристального изучения этих форм по отдельным регионам.

Творчески осваивая наследие К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, советские историки смогли значительно продвинуть исследование социальной, экономической, политической истории Руси в эпоху феодализма, в том числе и изучение истории семейно-брачных отношений, быта, материальной и духовной культуры.

Уже в 20-х -- начале 30-х годов XX в. советские Ученые встали на путь поиска с позиций исторического материализма решения проблем, поставленных буржуазной наукой. Конечно, труды С. Я. Вольфсона, Н. К. Ковалева, В. Ф. Ржиги о семье и браке в феодальный период имели недостатки, свойственные в то время

молодой советской исторической науке в целом: слабо анализировались факты, недостаточно критически оценивались источники. Утверждение марксистско-ленинской концепции затруднялось тем, что отечественная история была «обжита» буржуазной наукой, оставившей значительное историографическое наследство, в котором наряду с определенными достижениями было много идеалистических схем и антинаучных конструкций. Тем не менее первые труды историков-марксистов отличал уже классовый подход к исследуемой проблеме. Так, С. Я. Вольфсон, рассмотрев положение женщины в средние века по различным социальным категориям (феодалы, купцы-горожане, крестьяне и ремесленники), подчеркнул, что «семья и брак в разных классовых группировках феодальной эпохи имели организацию столь же различную, сколь было различно и общественное бытие этих группировок» 50.

В числе первых появились работы, раскрывавшие общественную деятельность ряда известных представительниц привилегированного сословия Русского государства. Сопоставление русских источников между собой и с иностранными актами и хрониками позволило Е. А. Рыдзевской выявить новые имена деятельных женщин Древней Руси, известных в X -- XIII вв. в странах Западной Европы 51.

Блестящий знаток феодального землевладения и генеалогии С. Б. Веселовский впервые применил ее для изучения земельных владений феодалов, в том числе женщин. Исследованию особенностей правового статуса знатных вдов историк отвел специальную главу в одном из своих трудов. Определенный вклад в изучение «женского землевладения» XIV--XV вв. внесли работы С. А. Таракановой-Белкиной, которая впервые подсчитала размеры вотчин некоторых крупных новгородских боярынь и своеземиц по Писцовым книгам 52.

На новой методологической основе строилось изучение социально-правового и семейно-правового статуса древнерусских женщин. С. В. Юшков пришел к выводу о высоком уровне развития семейного права в Древней Руси, отметил взаимосвязь между семейным правом феодального периода и древним обычным правом. Вслед за С. Я. Вольфсоном С. В. Юшков подчеркнул, что при сословном принципе складывания феодальной юриспруденции не могло быть общего наследственного или семейного права для феодалов и крестьян в Древней

Руси. С. В. Юшков рассмотрел некоторые стороны имущественных отношений между супругами, учитывая социальную стратификацию. Анализируя генезис различных отраслей древнерусского права, в том числе семейного, он выдвинул гипотезу о преобладании на Руси в XI -- XVII вв. семейной общины-задруги. Однако эта точка зрения не встретила поддержки в исторической литературе 53.

Оригинальное исследование Б. А. Романова «Люди и нравы Древней Руси» (М., 1947) содержит ряд интереснейших характеристик деятелей древнерусской эпохи, социальных групп и институтов домонгольской Руси. Б. А. Романов описал жизнь «всякого человека Древней Руси XI --XIII вв.» -- словом, и горожанок, и крестьянок, и княгинь, женщин свободных и зависимых, а также брачные обряды и развод, составление завещания, семейный быт и различные житейские ситуации, в которых участвовали и женщины. Заслугой его, по словам Б. Д. Грекова, было то, что он сумел определить, в чем «быт противоречил установлениям церкви, и то, в чем он шел у церкви на поводу»

Благодаря успешному развитию археологии в изучении истории быта и одежды русских людей, в том числе женщин, наметились направления, не известные дореволюционной историографии, например социально-дифференцированный подход к истории одежды вообще и женской в частности. В 30--40-е годы заметный вклад в исследование особенностей украшений, тканей, обуви древних руссов внесли А. В. Арциховский, В. Ф. Ржига, М. Г. Рабинович, А. С. Гущин, а также Л. И. Якунина, занимавшаяся типологизацией древнерусских тканей. А. В. Арциховский блестяще доказал необходимость привлечения древнерусских миниатюр к анализу истории одежды, быта и нравов древних руссов 55.

Большую роль в разработке истории быта, одежды, социального лица древнерусского человека сыграл труд Б. А. Рыбакова «Ремесло Древней Руси» (М., 1948). Б. А. Рыбаков отметил роль в ремеслах древнерусских женщин, занимавшихся ткачеством, прядением, выпечкой хлеба, гончарным делом и даже участвовавших в ряде «мужских» ремесленных операций, например в литейных и железоделательных промыслах. Исследуя надписи на предметах, он впервые поставил вопрос о грамотности древнерусских ремесленниц.

В 50 --60-е годы отечественная медиевистика получила ряд многотомных публикаций важнейших юридических памятников и делопроизводственных документов XIII--XV вв. Началось издание первых берестяных грамот, находки и публикация которых продолжаются по сей день. Б. А. Рыбаков обработал большой эпиграфический материал XI -- XVI вв. 56 Все это открывало новые перспективы для изучения истории семейного, имущественно-правового и социального положения древнерусских женщин.

Особое значение для изучения имущественных прав древнерусских женщин имеет анализ региональных источников по социально-экономической истории России XIV --XV вв. в работах А. П. Шурыгиной, А. Л. Шапиро, В. Л. Янина о Новгородской земле, А. И. Копанева о Белозерском крае, Ю. Г. Алексеева о Псковской земле и Переяславском уезде. Надежную базу для работы над актовым материалом и другими источниками по проблеме создали источниковедческие исследования Л. В. Че-репнина 57.

Историко-этнографические аспекты темы освещались в работах А. И. Козаченко о русском народном свадебном обряде и в очерках М. Г. Рабиновича о русском феодальном городе.

С середины 50-х годов продолжается дискуссия, связанная с выяснением типологии древнерусской семьи, без изучения которой трудно определить место и роль женщин в обществе, степень их социальной активности в X--XV вв. Труды Б. Д. Грекова, О. М. Рапо-ва, Я. Н. Щапова доказали, что в доордынский период русской истории малая семья преобладала, а большая постепенно отмирала 59. Но М. О. Косвен считал иначе, и его точку зрения о длительном преобладании больших семей и семейных общин отчасти разделил И. Я. Фроя-нов60. М. Б. Свердлов, предложивший не смешивать понятия патриархальной большой семьи и семьи неразделенной, придерживается мнения о господстве малой семьи. На материалах XVII--XIX вв. эту точку зрения убедительно обосновал В. А. Александров61.

Интерес к вопросам типологии древнерусской семьи обратил внимание исследователей на самостоятельное значение темы семейного и социально-правового статуса древнерусских женщин. О задаче специальной разработки этой проблемы как назревшей писал еще в 1970 г. Я. Н. Щапов, предлагая анализировать нормативные источники под этим углом зрения. Однако до

сегодняшнего дня ее решение не нашло конкретного воплощения, хотя исследование самим Я. Н. Щаповым византийского правового наследия, бытовавшего на Руси в XI--XIII вв., его публикация уставов и уставных записей XII--XV вв. намного облегчают путь историка, занятого выявлением и обработкой нормативных па-мятников по истории семейного быта.

То же значение имеет и исследование Р. Г. Пихоей памятников канонического права, в частности ранних епитимийников, которые являются важными источниками по истории реальной жизни, быта, внутрисемейных отношений 63. Христианскую доктрину, ее влияние на изменение статуса женщин в Древней Руси, взаимодействие обычного и церковного права в области семейно-брачных отношений освещали в 80-е годы В. Ю. Ле-щенко, К. Пикуль, А. К. и И. А. Фоменко 64.

Свою роль в изучении некоторых сторон социального положения женщин до XV в. путем сравнения Руси с другими странами средневековой Европы (Великим княжеством Литовским, Англией) сыграли работы Г. М. Даниловой, С. Лазутки, И. М. Валиконите, К. Ф. Савело, Ю. Л. Бессмертного 65. В статьях И. М. Валиконите об отражении в Первом Литовском статуте социально-экономического и правового положения женщин прямо указывается на взаимодействие норм древнего русского писаного права и обычного литовского, белорусско-украинского права.

В последнее десятилетие ярко проявилось стремление наших современников понять жизнь людей раннего средневековья, проникнуть в их духовный мир. Но после книги Б. А. Романова «Люди и нравы Древней Руси» едва ли не единственными исследованиями такого рода были монография В. Л. Янина «Я прислал тебе бересту...» (М., 1975), живо рисующая быт и нравы новгородских горожан, и упоминавшиеся очерки М. Г. Рабиновича 66.

Значительный вклад в изучение этой стороны проблемы внесли советские филологи67, и прежде всего Д. С. Лихачев. В его трудах «Человек в литературе Древней Руси» (М., 1970) и «Поэтика древнерусской литературы» (М., 1972) реконструируется по сути сама Духовная жизнь людей XI--XV вв. П. В. Снесаревский сделал попытку показать, что древнерусские литературные памятники XV в. отражали относительно высокий для средневековья социальный статус знатных женщин, что свидетельствует, по его мнению, о гуманизации русской культуры 68.

В 70-е годы еще более прояснились черты социального облика древнерусской женщины привилегированного сословия. В. Т. Пашуто, анализируя внешнюю политику древнерусского государства, отметил «целую плеяду русских княгинь, игравших видную роль в политической жизни Европы». А. Н. Сахаров в монографии «Дипломатия древней Руси» посвятил специальную главу княгине Ольге, защищавшей интересы древнерусского государства на дипломатическом поприще. Я. Н. Щапов в труде о княжеских уставах XI--XV вв. показал участие древнерусских женщин привилегированного сословия в законодательной деятельности. В работах С. Д. Бабишина, Б. В. Сапунова, А. А. Медынцевой приводится интересный материал, свидетельствующий о грамотности древнерусских женщин, что было важной предпосылкой участия их в политической жизни феодальных княжеств 69.

Свой вклад в воссоздание внешнего облика древнерусских женщин постоянно вносят археологи и этнографы. М. Н. Левинсон-Нечаева и А. Нахлик исследовали древнерусские ткани 70, С. А. Изюмова, В. П. Левашева, И. Вахрос, Ю. П. Зыбин, Е. И. Оятева -- особенности кроя и наименований древнерусской обуви 71. Группа исследователей-археологов систематизировала древнерусские женские украшения. Н. П. Гринкова, М. В. Седова, И. П. Журжалина и др. специально изучали височные кольца, привески-амулеты, «ожерелки» и другие виды шейных украшений 72; М. А. Сабурова и В. П. Левашева -- самобытный женский головной убор73. М. А. Безбородое, 3. А. Львова, Ю. Л. Щапова и др. описали стеклянные украшения и другие аксессуары женского костюма X--XV вв. (бусы, браслеты, перстни, пуговицы, флаконы и т. п.)74. А. В. Арцихов-ский и В. П. Левашева в разделах об одежде в коллективных трудах «История культуры Древней Руси» и «Очерки русской культуры XIII--XV вв.» обобщили богатый материал памятников вещественной культуры. О. И. По-добедова проанализировала сведения древнерусских миниатюр и привела новые данные о русской женской одежде. Результаты многолетнего исследования археологических, эпиграфических, историко-этнографиче-ских материалов обобщила коллективная монография «Древняя одежда народов Восточной Европы» 75.

Итак, советская историческая наука, расширив источниковую базу изучения отечественной истории периода феодализма и создав необходимые предпосылки для специального исследования социального положения женщин и роли их в древнерусском государстве, осветила ряд новых по сравнению с дореволюционной историографией аспектов проблемы. Фундаментальные работы по истории социально-экономических отношений продвинули вперед изучение имущественного статуса женщин, особенно привилегированного сословия. Типологический подход к проблеме древнерусской семьи открыл пути к изучению новых моментов социального положения женщин в X--XV вв., не известных буржуазной науке. Выявление и публикация архивных источников, развитие этнографии, археологии и других отраслей исторических знаний создают предпосылки для проникновения в глубинные слои древнерусского общества.

Тем не менее, несмотря на устойчивый интерес к социальному и семейному положению древнерусской женщины историков нескольких поколений, так и не нашел исследовательского решения вопрос: когда древнерусская женщина стала «теремной затворницей» или она вообще была дееспособной самостоятельной личностью? Историография проблемы, которой посвящена книга, распадается на темы, подчас мало связанные между собой. Между тем интерес к проблеме давно вышел за пределы границ нашего государства. Судьбы отдельных представительниц древнерусского общества и их социальная роль привлекают внимание зарубежных ученых с XIX в. и по сей день.

В России древнейший костюм, состоящий из подпоясанной рубахи и шаровар, по своей простоте принадлежит, вероятно, доисторической древности. С появлением у нас государственности стали появляться заимствования из Византии. Богатый костюм первых русских князей и их дружинников, а также их жен, установился по византийским образцам и стал сильно отличаться от костюма народного.

На рисунках фигуры 2 – 5 представляют княжескую одежду, византийского образца, с ее узорчатыми тканями и богатой обшивкой парчой и жемчугом, между тем как фигура 1 дает тип древнерусского костюма, сохранившего еще национальные черты. Шапка в древнейшем ее виде была высокая и остроконечная, потом с мягкой тульей; ее украшал меховой окол или опушка. Плащ (корзно), носившийся князьями, накидывался сверху и застегивался большей частью на правом плече запонью с петлицами (фигура 4).

Тип женской одежды был совершенно византийский, принятый в иконописи (фигуры 2 и 3). Сапоги не были, кажется, в общем употреблении у русских даже в Х веке, а составляли обувь только князей и старейшин; они шились из кожи и сафьяна и были цвета зеленого, красного, желтого и т.д. Со времени татарского ига стало сказываться татарское влияние, хотя оно было не столь сильно, как обычно предполагается: "от татар мы могли заимствовать только некоторые незначительные части нашего костюма, которые всегда и обозначались в названиях татарскими" (И. Забелин, "Домашний быт русских цариц", 1872).

Костюмы Руси XII – XIII века

В общем, в московской Руси одежда имела одинаковый покрой у богатых и бедных, отличаясь лишь качеством материала. Бояре, поверх опоясанной рубашки – воротник и края которой вышивались разноцветными шелками, серебром, золотом и унизывались жемчугом – надевали шелковый или тонкий суконный узкий кафтан и подпоясывали его. На кафтан, для приема гостя или выхода, надевалась ферязь, и при выходе из дому, поверх ферязи – опашень, зимой – шубу.

Ферязи служили верхней комнатной одеждой, были длиной почти до лодыжек, без перехвата и воротника, с длинными, суживающимися к запястью рукавами; спереди застегивались пуговицами (числом от трех до десяти) с длинными петлицами, или схватывались завязками. Они делались холодные – на подкладке, теплые – на меху; иногда они были без рукавов и тогда одевались под кафтан. Ферязи ездовые или ферези надевались на обыкновенные ферязи или на чюгу.

Костюмы Руси XIII – XV века

Опашнем называлась верхняя одежда с широкими рукавами, суживавшимися к запястью; в царском костюме подбитый горностаем опашень назывался платном. Более простой верхней одеждой была однорядка, длиной до пят, без воротника. Покроем подобен однорядке был охабень или охобень – верхняя одежда с четырехугольным отложным воротником, часто с откидными рукавами из объяри (шелк с золотом и серебром), атласа, бархата и парчи (фигура 8). На ферязь надевался и кафтан, смотря по покрою называвшийся турским или становым: первый был без воротника и застегивался только у шеи и на левом боку, последний – с перехватом, широкими недлинными рукавами и пуговицами на груди и в разрезах на подоле (фигура 12).

Костюмы Руси XIV – XVI века

Шуба была предметом гордости в московской Руси; в ней оставались часто и в комнате, при гостях; для украшения она обшивалась нашивками, для застегивания имела пуговицы или кляпыши с петлями (рисунок на следующей странице, фигура 15), а иногда шнуры с кистями. Русские шубы походили на охабень и однорядку, но имели отложной меховой воротник, начинавшийся от груди; турецкие шубы отличались от русских широкими рукавами, которые делались иногда одинарные, иногда двойные; польские шубы имели вместо отложного узенький воротник и просторные рукава, с меховыми обшлагами.

Женские шубы (фигура 11) были схожи с мужскими; крытая бархатом соболья шуба имеется на старинном изображении царицы Натальи Кирилловны, поверх аксамитной телогреи (рисунок на следующей странице, фигура 16). Восточного происхождения и обычно из восточных материй были чюги (фигуры 10 и 9) – узкие кафтаны, с рукавами по локоть, приспособленные к путешествию и верховой езде, для чего они подпоясывались кушаком, поясом или тесьмой; теплые чюги были на соболях, куницах и т.п. Продолжение см. на следующей странице.

Русские национальные наряды – это сочетание насыщенных цветов и большого количества деталей, создающих полноценный образ. Несколько столетий назад всего по одному костюму можно было понять, из какой губернии или деревни приехал его носитель. Кроме того, русские умелицы для каждого особенного события создавали непохожие друг на друга торжественные наряды. Об истории национального костюма и создающих его деталях вы узнаете в этой статье.

Особенности национального костюма

Русские традиционные наряды всегда делились на повседневные и праздничные. Наши предки очень четко отделяли более простую одежду из грубых тканей с минимальным количеством декоративных элементов, от более красочных нарядов для особых событий. Наиболее роскошной считалась одежда красного цвета.

Изначально на Руси все костюмы создавались умелыми женскими руками из плотных домотканых материалов. Это тоже делало наряды более особенными. Основными материалами для пошива нарядов были сукно, лен и шелк. Роль подкладки исполнял киндяк, специальная подкладочная ткань.

Тканевая основа дополнялась большим количеством деталей, а также аксессуарами и обувью, которые в комплексе составляли гармоничный образ.

Эти образы существенно отличались между собой в зависимости от регионов. Так, к примеру, люди из северных регионов России облачались в большее количество верхней одежды. Она была, как распашной, так и накидной, а в некоторых случаях два эти вида нарядов сочетались. Накидную одежду надевали через голову, в то время, как распашная застегивалась на пуговички или крючкообразные застежки.

Отдельного внимания заслуживает и одежда для знати. Она, конечно же, была более дорогой и роскошной. Наряды для знати расшивались золотыми или серебряными нитями, украшались жемчугом и прочими декоративными элементами. Такой дорогой наряд носился не один год. Как правило, его передавали из поколения в поколение, сохраняя в надлежащем виде.

История русского костюма

За время своего существования национальный русский костюм практически не менялся. Понятия моды было менее переменчивым, чем сейчас, поэтом один и тот же фасон могли носить несколько поколений одной семьи.

Менее распространенными наряды в традиционном русском стиле стали в начале восемнадцатого века. Тогда древнерусский костюм был запрещен Петром Первым, который хотел сделать Россию более современной. На смену национальному одеянию пришли костюмы в венгерском стиле, а позже в немецком и французском. Чтобы нововведения прижились, правитель ввел пошлину на ношение в городе традиционных русских нарядов.

Женский

Наряды для женщин всегда были интереснее и разнообразнее мужских. Они представляли собой настоящие образцы искусства талантливых русских женщин. Со времен Древней Руси женский костюм состоял из сорочницы (простой рубахи в пол), сарафана и передника. Нередко для дополнительного тепла под сорочницу одевалась еще одна плотная рубаха.

Неотъемлемой частью любого традиционного наряда всегда была вышивка. В каждой губернии она отличалась цветами и узорами. Вышивкой украшали подол и рукава.

Заслуживают внимания платья, которые носили женщины на Руси. Во времена Ивана Грозного девушки, которые наряжались всего в одно платье считались непристойными. Принято было надевать три платья одно поверх другого. Такой костюм получался очень тяжелым и массивным.

Мужской

Для мужчин из простого сословия костюмы шились практичные и удобные. Русская культура всегда была неотделима от природы и земли. Это и отображалось в простой крестьянской одежде, которую шили из натуральных тканей и украшали растительными узорами.

Мужской костюм состоял из простой рубахи, штанов и пояса. Голову покрывали грешневиком из валяной шерсти. Из обуви наиболее распространены были лапти. Легкие и удобные, они хорошо защищали ноги во время работы в поле, но для зимы были не пригодны. С приходом холодов традиционный русский костюм дополнялся валенками, а по праздникам – кожаными сапожками.

Для детей

Дети в Древней Руси носили более простую одежду. Как правило, это были простые свободные рубахи. Для детей знати наряды создавались более изысканные. Иногда они практически полностью копировали взрослый костюм. Но юные девушки, в отличие от взрослых женщин, не носили головных уборов до замужества.

Особенности и значение деталей

Как уже было сказано, детали в национальном русском костюме играли очень важную роль.

Детали мужского костюма

Основой национального мужского костюма была простая сорочка. В нарядах простых крестьян она была основой костюма в то время, как знать носила ее как нижнее белье. Она шилась изо льна или шелка. Изнутри передняя и задняя части рубахи дополнялись подкладкой, которую называли подоплекой. Широкие рукава рубахи сужались к кисти.

Внешний вид ворота различался. Он мог быть закругленным, квадратным или вовсе отсутствовать. Если воротник все же был, то он дополнялся завязками или пуговицами.

Также костюм дополнялся такими деталями, как зипун, опашень и охабень. Все эти вещи – разновидности кафтанов. Поверх рубахи и кафтана надевалась свитка, кожух или сермяга. Для более торжественных случаев использовалась парадный плащ (корзно) или однорядка из шерстяной ткани.

Популярны были и шубы. Крестьяне носили более простые изделия из плотной овчины или заячьего меха. Представители высшего сословия позволяли себе щеголять в нарядах из чернобурки, соболя или куницы.

Для того чтобы сохранять тепло внутри, шубы шились мехом внутрь. Снаружи они покрывались плотным сукном. Наряды для знати расшивались парчой или бархатом. Роскоши шубе придавал широкий меховой ворот.

Традиционные шубы в русском стиле были длиною в пол. Рукава также были очень длинными, а руки провдевались не только в них, но и в специальные прорези, располагающиеся спереди. Их носили не только зимой, но и летом, для создания торжественного образа.

Еще одна важная деталь мужского русского костюма – головной убор в национальном стиле. Существовало несколько разновидностей шапок: тафья, клобук, мурмолка и треуха.

Тафья представляла собой маленькую круглую шапочку, которая плотно прилегала к голове. Поверх нее нередко надевали простую шапку. Простые люди выбирали варианты из войлока, более богатые – из бархата.

Мурмолками называли шапки, высокие и расширяющиеся к верху. По похожему принципу создавались и горлатные шапки. Только их дополнительно украшали мехам, идущим от самого горла. Лисий, соболиный или заячий мех одновременно и украшал шапку и согревал голову.

Детали женского костюма

В основе женского национального костюма также была рубаха. Она украшалась вышивкой или изысканной оторочкой. Знатные русские дамы поверх простой нижней рубахи надевали еще и горничную, пошитую из яркого шелка. Самый нарядный вариант – горничная рубашка алого цвета.

Поверх рубашек женщины надевали летник. Старинный наряд длиной в пол создавался из шелка и дополнялся застежками у самого горла. Знатные женщины носили летник, украшенный золотой вышивкой или жемчугом, а их ворот украшало ожерелье.

Более теплой альтернативой летнику в национальном женском костюме была шубка. Длинная и украшенная мехом шуба с декоративными рукавами была признаком роскоши, поскольку особой практичностью не отличалась. Руки либо продевались в специальные прорези под рукавами, либо в сами рукава, которые подкатывались для удобства. Греть ладони можно было в муфте, которая не только украшалась меховой опушкой, но и прошивалась мехом изнутри.

Важную роль играла и такая деталь костюма, как головной убор. Все замужние женщины на Руси обязательно прикрывали волосы, даже находясь дома. В быту голову покрывали волосником или повойником,повязывая сверху нарядный цветастый платок.

Более нарядно выглядели венчики (широкие повязки, дополненные длинными цветастыми лентами), которые носили летом. Зимой их сменяли меховые шапки. Но традиционный русский костюм до сих пор часто ассоциируется у нас с кокошником – нарядным головным убором в виде опахала. По возможности он богато украшался и становился главным дополнением наряда.

Национальные мотивы в современной моде или этнический стиль

Хотя традиционный костюм сейчас является только частью богатой русской истории, многие дизайнеры используют его детали при создании современных нарядов. Этнический стиль сейчас в тренде, поэтому обратить внимание на подобную одежду стоит каждой моднице.

Платья в русском стиле должны быть сдержанными, ведь вульгарность, короткие юбки и слишком глубокое декольте тут просто неуместны. Одной из главных ценностей наших предков была целомудренность. Девушки должны были одеваться скромно и сдержанно, не выставляя напоказ свое тело. Современные наряды в русском этническом стиле создаются по тому же принципу.

Костюм человека — это комплекс, объединяющий в себе не только одежду и обувь, но так же украшения, аксессуары, косметику и прическу. Костюм сочетает в себе практическую и эстетическую функции, помогая человеку организовать свой быт, труд и общение с другими людьми. Одежда наделена широким кругом значений и функций. Она служит показателем пола, возраста, семейного, социального, сословного, имущественного положения, этнической, региональной, конфессиональной принадлежности, рода занятий человека, его ритуальных ролей.

Культура русских городов 13-15 вв. была полиэтнической, в ней сочетались славянские, финно-угорские, западные и восточные элементы, что не могло не влиять на костюм горожан — происходило так называемое взаимопроникновение культур. В данной работе будет рассмотрен городской костюм ряда древнерусских княжеств – Московского, Тверского, Владимирского и Суздальского, с привлечением источников соседних земель. Поэтомуособоевниманиеуделенокостюму племени вятичей. До конца XIII в. это племя еще сохраняет свою самобытную культуру, не только сельскую, но и городскую. Их земли впоследствии вошли в состав Московского, Черниговского, Ростово-Суздальского и Рязанского княжеств. Курганы вятичейXII-XIII вв. предоставляют исследователям костюма домонгольской Руси богатые материалы для реконструкции.

В 13-14вв. усиливается роль христианской церкви в русских городах, что подтверждается археологическими находками (резко сокращается количество предметов языческих культов). Поэтому, в данном исследовании рассматривается в первую очередь костюм городского христианского населения Руси. Вопрос о сохранившихся языческих верованиях и их отражении в костюме 13-15 вв. слишком сложен и многогранен и здесь подробно не рассматривается.

Поскольку археологические данные свидетельствуют, что древнерусский костюм мало изменился с XII в. и до монгольского нашествия, в данной работе при исследовании костюма XIII в. привлечены источникии XII в., позволяющие более полно восстановить весь комплекс городского костюма.

В настоящей работе был применен комплексный метод работы с археологическими, изобразительными, письменными и другими синхронными источниками по костюму исследуемого периода. Любая реконструкция – это, прежде всего концепция, стадия высокого уровня обобщения и комплексного овладения материалом. Реконструкция исторического костюма – всегда гипотеза из-за неполноты сведений. При этом опыт по воссозданию костюма и дальнейший опыт, появляющийся в процессе его носки, имеет несомненную ценность для исследователей, занимающихся историей средневекового русского быта.

Менталитет людей складывается не только из того, что люди видели и знали, но и из того, что делали изо дня в день по привычным, практическим схемам, о которых никто специально и не задумывался. Поэтому у боярыни и у крестьянки разный менталитет не только из-за информационных различий, но и из-за того, что они по-разному двигались, ели, одевались и т.д. Воспроизвести менталитет средневекового человека полностью – непосильная задача для историка, даже если собрать все доступные источники. Но при помощи воссоздания практик (к примеру, процесса приготовления еды, ношения костюма и т.д.) можно приблизиться к реконструкции габитуса. Сочетание мыслительной модели, которую создает ученый на основе источников, и материальной модели позволяет максимально приблизиться к пониманию жизни и быта наших предков.

Нижняя одежда

Белья в современном понимании в Древней Руси не существовало. Непосредственно на тело мужчины надевали нижнюю рубаху и нижние штаны. Письменные источники донесли до нас слова, которыми в средние века называли нательную рубашку (и мужскую и женскую) – сорочица, срачица, срачино, срачка, сорочка. В летописном сообщении о бегстве князя Юрия после Липецкой битвы (1216 г.) читаем: «Князь Юрьи прибеже в Володимер о полудне, на четвертом коне, а трех удоушил в первой сорочице, подклад и той выверг…». То есть, во время побега князь снял с себя всю верхнюю одежду и верхнюю сорочку, оставшись в одной нижней — «первой сорочице», причем даже выдрал («выверг») из нее подкладку — подоплеку.

Нижнюю рубаху шили из беленого льняного полотна, изготовленного обычно в домашних условиях. Шить рубахи для членов семьи считалось домашним женским делом. Поскольку нижнюю одежду часто стирали, ее ткань не вышивали и практически не украшали, ведь средневековая стирка повредила бы вышивку, цветные отделки слиняли бы, испортив рубаху.

Интересны данные, приведенные исследователем погребального костюма Верхневолжья Степановой Ю. В. В тех мужских погребениях, где были найдены пуговицы (бронзовые и биллоновые) они располагались в зоне шеи и груди, причем по одной пуговице на уровне шейных позвонков. Только в одном погребении были обнаружены четыре бронзовые пуговицы, очевидно, располагавшиеся вертикально, на шее и груди (Степанова Ю.В. Детали покроя древнерусской одежды по материалам погребальных памятников Верхневолжья // Интеграция археологических и этнографических исследований. Материалы IX Международного научного семинара. Омск-Нальчик, Омск. ун-т, 2001. — С. 236-239.).

Данные находки позволяют предполагать, что на мужчинах были одеты рубахи глухого покроя с небольшим разрезом горловины, застегивающимся на пуговицу. Таким образом, вероятно, уже со второй половины XI в. происходит процесс формирования традиционной для русского народного костюма рубахи с разрезом по горловине, возможно, «косоворотки». Те же выводы можно сделать и на основе находок фрагментов воротничков из суздальских курганов.

Сохранившихся целых образцов русских мужских рубах XIII-XIVв., к сожалению, нет. Самые ранние, найденные археологами целые рубахи относятся к концу XV – нач. XVI вв. Это взрослые и детские рубашки из Новоспасской усыпальницы бояр Романовых, а так же детская рубашка из Суздаля. Покрой детских рубах не отличался от взрослых. Судя по данным этнографии, покрой мужских рубах сохранялся во многих областях России с XVI до XX в. Можно предположить, что такой покрой с незначительными вариациями мог существовать и вXIII-XVвв. Синхронные изобразительные источники этой гипотезы не опровергают.

Основу рубахи образует вдвое сложенный по утку кусок полотна (становина), на месте сгиба прорезается круглый ворот. Спереди от ворота шел вертикальный разрез – по центру или слева. Ширина льняной домоткани обычно не превышала 40-50 см, поэтому, чтобы довести рубаху до нужной ширины рукава кроились несколько длиннее руки, а в бока вшивали прямые боковины. Для обеспечения дополнительной свободы движения между боковинами и становиной вшивали небольшие клинышки. К рубахе в верхней части изнутри иногда пришивали подкладку (подоплеку) – прямоугольный кусок ткани, оканчивающийся треугольниками на груди и спине. Рукава рубахи кроили прямые или сужающиеся к запястью. В последнем случае отрезанные клинышки подшивались по низу к рукавам, тем самым дополнительно расширяя рукав в пройме. Для обеспечения свободы движения рук между рукавами и боковыми вставками вшивали квадратные куски ткани (ластовицы). Ворот и разрез рубахи застегивался одной или несколькими пуговицами.

При этом не следует полностью исключать другой крой мужской рубахи, так же известный из русской этнографии – со скошенными боковинами. Мужские рубахи такого покроя были распространены в Западной Европе в XII-XШ вв. и в Византии.

Самым распространенным швом для сшивания кроеной одежды, судя по археологическим находкам, был запошивочный (бельевой). Именно таким швом лучше всего сшивать детали любой кроеной одежды. Края рукавов, подол, вырез горловины подгибали два раза внутрь и подшивали.

В отличии от рубах, средневековые нижние мужские штаны среди археологических находок не присутствуют даже в виде сколько-нибудь поддающихся трактовке фрагментов. Их покрой можно восстановить лишь при помощи сопоставления изобразительных источников с этнографическими данными, а так же привлекая археологические находки штанов из соседних с Русью стран. Нижние штаны, судя по изобразительным источникам, были длиной до лодыжек или немного короче. Изображение таких нижних штанов можно увидеть, к примеру, на новгородской фреске «Крещение» (XII в.) из церкви Спаса на Нередице.

Исходя из анатомии человеческого тела, можно смело заявлять, что все мужские штаны (от сохранившихся штанов пазырыкцев (IV-III вв. до н.э.) и до этнографических русских порток) выглядели примерно одинаково – две штанины и соединяющие вставки между ними. Вставки могли быть прямоугольные или треугольные. Штанины могли сужаться к низу, а наверху расширяться за счет дополнительных клиньев. На бедрах штаны удерживал шнур. Этнографы выделяют штаны с широким и узким шагом. Штаны с узким шагом были удобны в крестьянском хозяйстве, возможно, такие штаны могли носить и горожане. Штаны с широким шагом (широкой мотней) были необходимы всадникам, воинам, а так же ремесленникам, чей труд был связан с разнообразными физическими упражнениями. Вполне вероятным представляется и крой штанов на восточный манер, известный с XIII в. – с широкими, суженными к низу штанинами и двумя клиньями – вставками между ними. Такой покрой штанов известен в русской этнографии, а это свидетельствует, что данный крой, если и не был исконно славянским, прочно прижился у русского населения.

Показательно, что все зафиксированные этнографами разновидности штанов сосуществовали друг с другом. Вполне вероятно, что и в Средние века на Руси в мужском костюме одновременно бытовали разные виды штанов. Их покрой зависел не только от традиции в том или ином регионе, но и от влияния иноземной моды, а так же от требований практичности. К примеру, для всадника подходили штаны «с широким шагом» — с прямоугольной мотней, вшитой по прямой нитке или по диагонали. Горожанину, ремесленнику, не часто садящемуся верхом на лошадь, подходили штаны «с узким шагом». Кроме того, покрой штанов зависел от ширины ткани. Льняная ткань, сотканная на горизонтальном ткацком станке, обычно не превышала по ширине 50 см. Исходя из ширины и кроили штаны, стараясь не оставлять при этом лишних обрезков.

Не стоит забывать, что население древнерусских городов было не исключительно славянским. Поэтому особый интерес представляют материалы археологии и этнографии финно-угорских народов, соседствующих со славянами. В этой связи представляется возможным использовать архаичный крой мужских штанов мордвы. Тем более что покрой традиционных мордовских штанов принципиально не отличается от русских.

Таким же образом кроились, вероятно, и верхние штаны. Вопрос о бытовании чулок в мужском костюме Древней Руси XIII-XIV вв. является дискуссионным. В Западной Европе в XIII в. были известны длинные чулки (шоссы), которые подвязывались к специальному поясу или к нижним штанам. В Византии под западноевропейским влиянием в XIII в. так же распространилась мода на одноцветные чулки-гамаши.Ниже для сравнения приведена западноевропейская миниатюра XIII в. и фрагмент болгарской фрески XIII — XIV в.

Судя по русским изобразительным источникам, чулки на Руси были известны. На вратах суздальского Рождественского собора (1230-е гг.) изображен мужчина в полосатых чулках. В точно таких же чулках изображены славяне на миниатюрах Гейдельбергской рукописи Саксонского зерцала (нач. XIII в.). Полосатые чулки известны из западноевропейской археологии, в частности, при раскопках в г. Тарту среди многочисленных фрагментов текстиля XIII в. были найдены полосатые чулки из тонкой шерстяной ткани. Учитывая, что в Тарту в XIII в. было многочисленное славянское население, возможно, что найденные чулки принадлежали славянину.

На русских изобразительных источниках чаще всего на ногах мужчин мы видим облегающую одежду. Однако одетая на выпуск верхняя одежда закрывает участок от пояса до колен, не позволяя понять, чулки на них или штаны.

Мы пока не располагаем археологическими находками средневековых русских чулок, равно как и находками штанов. В княжеском погребении конца XII – начал XIII в. в Мартирьевской паперти Софийского собора в Новгороде на костяке на бедренных и берцовых костях, особенно в области коленного сочленения сохранились фрагменты одноцветной ткани, в некоторых местах имевших скруглённую форму, повторяющую форму ног. Причем, найдено было два слоя ткани: верхний слой сделан из толской узорной шелковой ткани с крупным раппортом, а внутренний (подкладка?) – из тонкого шелка без узора (Седов Вл. В. Погребение 7 в Мартирьевской паперти Софийского собора в Новгороде и золотное шитье с изображением Вознесения Александра Македонского // Московская Русь. — М., 2008. С. 64-89).

На основе данной находки нельзя точно сказать, были ли это действительно штаны на подкладке или отдельно тонкие исподние штаны, а отдельно верхние. Облегающая форма данной одежды позволяет предположить так же, что это могли быть чулки, аналогичные западноевропейским шоссам.

Интересный материал для раздумий предоставляет икона начала XIV в. «Святой Георгий с житием». На клеймах иконы весьма реалистично изображена мужская одежда. Обращают на себя явное разнообразие в изображении одежды для ног. Ниже приведены фрагменты с двух клейм. На одном воине четко изображены штаны, стянутые от колена обмотками и туфли. А вот что именно изображено на втором воине – не ясно. Вполне возможно, что обтягивающие ноги чулки и туфли. Показательно, что иконописец представил на клеймах разные варианты мужской одежды для ног, что не типично для древнерусской живописи.

Исследователи, реконструирующие комплекс древнерусского костюма, как правило, отдают предпочтение штанам, опираясь на этнографические данные и на упоминающийся в письменных источниках термин «порты». Однако слово это приобрело значение штанов в более поздний период. В XIII-XIV вв. словом «порты» обозначали одежду вообще. К примеру, в духовной грамоте великого князя Ивана Калиты (начало XIV в.) говорится: «А ис порт из моих сыну моему Семену кожух черленныи женчюжныи, шапка золотая».

Представляется верным, что при анализе изобразительных источников следует обращать внимание на такую деталь, как обмотки. В тех случаях, когда на ногах изображены обмотки, вероятнее всего, на людях надеты штаны. Там, где обмоток не видно, но ткань все-таки плотно прилегает к ноге, скорее всего, изображены длинные чулки, аналогичные европейским шоссам. В случаях, когда изображены люди, обутые в сапоги, на них могут быть либо чулки, либо штаны, заправленные в сапоги. Возможно, предпочтение тому или иному виду одежды зависело от веяний моды, материального достатка (в «чулках» обычно изображены люди в богатой одежде) или практичности.

Верхняя одежда горожанина среднего достатка (ополченец)

Судя по изобразительным источникам, кроме нижних белых сорочек, мужчины носили верхние цветные рубахи с контрастной отделкой по горловине и рукавам. Длина мужских рубах в Древней Руси, судя по изображениям, была различная. Просты люди и воины чаще всего изображены в рубахах длиной до колена (в подпоясанном виде) или чуть ниже.

Цветные рубахи явно относились к парадной, лучшей одежде. Для горожан среднего достатка верхние рубахи могли быть сшиты из ткани растительного происхождения (льна, конопли), крашенной натуральными растительными красителями. Для отделки допустимо небольшое количество шелка. Археологические находки свидетельствуют, что шелковую отделку зачастую собирали из маленьких лоскутков. Дороговизна привозного, восточного шелка не позволяла простым людям украшать одежду целыми лентами.

Кроилась верхняя рубаха, скорее всего, так же как и нижняя. Форма ворота могла быть различной. На клеймах иконы нач. XIV в. «Св. Георгий с житием» все мужчины – и знатные, и простые – одеты в рубахи с округлым воротом и с небольшим вертикальным разрезом спереди. Такую же рубаху мы видим на миниатюре из «Хроники Георгия Амратола», тверской рукописи XIII в.

Рис. 10. Фрагмент иконы «Св. Георгий с житием», Новгород, нач. XIV в. (слева) и фрагмент миниатюры из «Хроники Георгия Амратола», Тверь, XIII в.

Судя по археологическим находкам фрагментов воротничков в Суздале, ворот мужской рубахи мог быть различной формы: круглый с разрезом спереди или слева, в форме каре или трапеции. На миниатюре из рукописной книги XIII в. изображен крестьянин в рубахе с воротом в форме каре.

В новгородской берестяной грамоте № 141 (XIII в.) перечислены основные виды мужской одежды горожанина: «кожух», «свита», «сороцица», шапка, сапоги. Кожух – меховая одежда, свита – верхняя одежда, сорочка – нижняя рубашка. Свита – это, по-видимому,наиболее распространенная верхняя одежда горожан в исследуемый период.

Здесь уместно уточнить, что словом «свита » в Древней Руси обозначали не какой-то строго определенный вид одежды, это было обобщающее слово для верхней мужской одежды. Исследователи древнерусского костюма обычно применяют для обозначения верхней распашной мужской одежды термин «кафтан». Однако, слово это в русских письменных источниках встречается только с конца XV в. До этого в ходу было слово «свита». Поэтому в данной работе мы будем называть свитой мужскую распашную или накладную верхнюю одежду, которую носили поверх рубахи.

Судя по изобразительным источникам, свита была длиной до колена или немного длиннее. Застегивалась свита при помощи парных петель и пуговиц. Позволить себе свиты из привозного западноевропейского сукна могли только очень обеспеченные люди из высших слоев общества. Простые люди носили свиты из шерстяных тканей местного производства, натуральных цветов или окрашенные растительными красителями.

Интересна находка верхней одежды XII в. из гробницы преподобного Никиты Столпника Переславского, которая была сшита из нескольких полотен тёмной шерстяной ткани шириной около 35 см. Одежда была распашной, отрезной сзади по талии, имела сзади сборки и шерстяную «подоплёку» на спине (Ёлкина И.И. Текстильные изделия из гробницы преподобного Никиты Столпника Переславского // Тезисы докладов II региональной конференции по истории Московской области, посвященной 70-летию Московского педагогического университета. М., 2000. С. 18–20).

Такой покрой сохранялся в мужской одежде старообрядцев до XX в. Основное полотнище (становина) перегибается в плечах, спереди разрезается от ворота до подола. Сзади становина доходит до талии. От талии к нему пришивается сосборенное полотнище.

Существование подкладки (подоплеки) в свитах можно подтверждается исключительно реалистичному изображению на иконе «Успение Богородицы» (1300 г.). На мужчине надета зеленая свита со светлой подкладкой.

Рис. 13. Фрагмент иконы «Успение Богородицы», 1300 г. Музей Реклингхаузен.

Данный источник важен еще и четкой прорисовкой петель и пуговиц на полах одежды. Пуговицы пришиты на правой стороне, а петли – на левой. Свита на изображении без ворота («голошейка»), распашная, но с застежкой от ворота до пояса.

Интересное изображение мужской верхней одежды находим на ростовской иконе начала XIV в. «Троица ветхозаветная». Обращают на себя внимание две особенности — прямоугольный (или в форме трапеции) вырез ворота одежды и тот факт, что свита не распашная, накладная — застежка идет от ворота до пояса, а ниже у свиты цельная «юбка».

Такая свита не обязательно должна быть отрезной по талии. Возможен вариант покроя свиты со становиной из двух полотнищ ткани со швом посередине спины сзади и от пояса до подола спереди. Такой крой предположительно был у свиты XII-XIII вв., фрагменты которой были найдены в Витебске (Брайчевская Е.А., Колединский Л.В. Древнерусская мужская свита (уникальная находка ХII-ХIII вв. из Витебска) // Материалы по археологи Беларуси №3, Минск, 2001. С. 265-267).

Похожая накладная одежда изображена на мужчине с миниатюры рукописной книги XIII-XIV вв. Не смотря на схематичность изображения, все же ясно видны застежки с петлицами, идущие от ворота и, видимо, до пояса.

Верхнюю одежду мужчины непременно подпоясывали. Пояс выполнял не только утилитарную функцию (стягивал одежду), но так же обрядовую и социальную. «Ни креста, ни пояса» — так говорит русская пословица о бесчестном и бесстыдном человеке. Судя по захоронениям, мужские пояса были кожаными с металлическими деталями. Бытовой (утилитарный) пояс украшался лишь пряжкой или пряжкой ил кольцами, соединяющими отдельные части ремня.. Примером такого кожаного пояса может служить находка из кургана вятичей XIII в.: пояс с медной лировидной формой пряжкой и медной обоймой, скрепляющей пряжку с ремнем. На поясе было 2 разделительных кольца и 4 медных обоймы, по 2 на каждое кольцо.

Еще более простое разделительное кольцо с обоймой от пояса было найдено в мужском погребении конца XIII в. в Подмосковье. К разделительным кольцам могли подвешивать различные предметы – нож в ножнах, кошелек, различные футляры с ремесленными инструментами.

Поверх свиты в холодную погоду горожане надевали шерстяной плащ или одежду плащевидного типа. По материалам древнерусских погребений реконструируются застегиваемые фибулами накидки. Фиксируются разные способы их ношения: 1) с застежкой на шее или у плеча, 2) с застежкой сбоку (при этом одна рука оставалась открытой). Самыми популярными фибулами в XIII в. оставались подковообразные спиралеконечные — круглого сечения, пластинчатые, витые и фибулы с насечкой.

На русских изобразительных источниках исследуемого периода встречаются прямоугольные плащи и полукруглые.

В письменных источниках упоминаются несколько видов плащей. Наиболее часто встречаются названия «мятель», «вотола», а так же княжеские плащи – приволока и коць. Далее речь пойдет только о двух первых видах плащей, поскольку специфические элементы исключительно княжеского костюма в данном исследовании не рассматриваются.

Плащ-мятль вероятно появляется в XII в. и доживает до XIV в. Слова «мятль» в древнерусский язык пришло,по-видимому,из средневерхненемецкого – от mantel (латинское mantum) — род верхней одежды, плащ. В Европе хорошо известны по изображениям и археологическим находкам плащи полукруглой формы. Возможно, что именно такие плащи на Руси называли «мятль». Впервые термин этот встречается в новгородских источниках XII в.

На рисунке ниже приведены для примера два средневековых плаща полукруглой формы – королевский плащ, датированный XII в., и простой шерстяной, датированный XIV в. Вероятно, как и многие другие элементы костюма, данный покрой плаща, известный еще из византийских источников, сначала был принадлежностью одежды знати, а затем распространился в широких слоях населения. Это объясняется, скорее всего, удобством плаща в эксплуатации.

На территории Руси не найдено достаточно крупных фрагментов плащей, достаточных для их реконструкции. Обычно археологи находят лишь небольшие фрагменты шерстяной ткани. Наиболее интересная находка — фрагменты плаща (предположительно) из мужского погребения XII в. (подмосковные курганы вятичей). Это фрагмент ткани синего (или зеленого) цвета с вышивкой оранжево-красными нитями. Ткань шерстяная, полотняного переплетения, местного производства. Вышивка выполнена в технике «по счету» (Орфинская О. В. Новоселки 2. Результаты исследования текстиля XII века // Археология Подмосковья Материалы научного семинара Вып. 8. — М., 2012. С. 129).

Из верхней зимней одежды мужчин в письменных источниках чаще всего встречается кожух. Кожухи носили все – от князей до монахов.

В четырех мужских погребениях Верхневолжья (погребения конца X – XIII вв.) зафиксированы остатки одежды из овчины, одетой мехом внутрь. На одном из фрагментов сохранилась петля из кожаной тесемки (Степанова Ю. В. Древнерусский погребальный костюм Верхневолжья. – Тверь, 2009. С. 58.)

В Ярославле в массовых погребениях, оставшихся после разорения города татарами зимой 1238 г., археологи нашли фрагменты меховых, войлочных и шерстяных одежд и головных уборов.

Для реконструкции зимней одежды простых горожан наиболее приемлемо использование овчины – наиболее прочного и теплого материала. Меховой одежды XIII в. до нас не дошло, наиболее ранняя сохранившаяся зимняя одежда – овчинная шуба игумена Кирилла Белозерского (нач. XV в.). Простой прямой крой данной одежды позволяет использовать ее как образец для реконструкции зимней одежды более раннего периода. Учитывая, что монахи обязаны были носить простые шубы, покрой данной одежды может быть использован для реконструкции костюма горожанина среднего достатка.

Рис. 21. Овчинная шуба игумена Кирилла Белозерского. Начало. XV в. (Романенко Е. Повседневная жизнь русского средневекового монастыря. — М., 2002. Цвет. вклейка).

Для защиты рук от холода носили варежки, вязанные иглой из шерстяных ниток, либо рукавицы из дубленой кожи («дубленицы»), либо рукавицы, сшитые из овчины, мехом внутрь.

Археологические находки вязаного текстиля, в том числе и варежки, в большинстве своем относятся к изделиям утилитарного назначения. На это указывает грубая вязка, использование нитей из отходов шерстяной пряжи. При этом следует отметить, что именно использование для вязания второсортного сырья приводило к тому, что изделия имели толстую и рыхлую фактуру переплетения, в процессе носки сваливающуюся и превращающуюся в войлок, то есть, еще лучше защищали от холода.

Верхняя одежда зажиточного горожанина (дружинник князя или боярина)

Покрой основных видов мужской одежды был, вероятно, одинаков для всех слоев городского общества. Отличались лишь детали, в основном, отделка, и, конечно же, более состоятельные люди могли себе позволить более дорогие, ярких цветов ткани. Обычно воины на русских миниатюрах и иконах изображены в цветных рубахах.

Хотя встречаются и изображения воинов в белых рубахах под доспехами, но таких изображений гораздо меньше. Длина рубах на воинах всегда одинакова – до колена или чуть длиннее.

Наиболее распространенное украшение одежды, демонстрирующее статус человека, были ожерелья и шитые воротнички. В конце XII — нач. XIII в. эти элементы костюма широко распространились по всей территории древней Руси, включая и окраинные земли. Находят их не только в погребениях княжеско-боярской среды, но и в богатых погребениях горожан и крестьян (Сабурова М. А. Стоячие воротники и «ожерелки» в древнерусской одежде // Средневековая Русь. – М., 1976. С. 226230).

По всей видимости, ожерелок или пришитый воротничок-стоечку мы видим на мужчинах, изображенных на русальском браслете из Рязани (конец XIIнач. XIII вв).

Наибольшая коллекция фрагментов воротников происходит из погребений конца XI — cер.XII вв. некрополя г. Суздаля (Сабурова М. А., Елкина А. К. Детали древнерусской одежды по материалам некрополя Суздаля // Материалы по средневековой археологии Северо-Восточной Руси. — М., 1991. С. 53-77). Здесь будут приведены для примера лишь некоторые хорошо сохранившиеся воротники из раскопок.

Наиболее часто не только в Суздале, но и в других древнерусских городах встречаются воротнички-стоечки.Их можно разделить на два вида: 1) стоечка, украшенная двумя лентами с передней стороны ворота; 2) стоечка, украшенная цельной лентой, располагавшейся вокруг шеи. Стоечки имели разрез и застежку слева ворота, поэтому в первом случае ленты и ткани, украшавшие их, были разной величины: справа ворот и его центр украшала большая деталь, а слева — меньшая. На левой короткой стороне ворота пришивались петельки, а к правой стороне — пуговки с овальным ушком.

В мужском погребении (из кургана 33) были обнаружены 2 золототканые ленты. Орнамент лент плетенка. Справа и спереди стоечки находилась лента длиною 14,5 см, слева — 7,5 см. Ширина ленты — 1,7 см. Ленты смыкались слева ворота, где сохранилась овальноухая пуговка из позолоченной бронзы. По разрезу, перпендикулярно к длинной ленте был пришит фрагмент аналогичной ленты длиной 2,3 см. Высота стоечки — 4 см. Под лентами сохранились кусочки византийской красной шелковой ткани. Таким образом, в нижней части воротник был из красного шелка, в верхней украшен золототканой лентой. По верхнему краю и разрезу он был обшит полосой красной саржи. Воротник был подложен берестой, создававшей жесткую основу стоечки. На оборотной стороне бересты обнаружены мелкие фрагменты, а также отпечатки грубой ткани полотняного переплетения — очевидно ткани самой одежды.

В мужском погребении из Бескурганного могильника обнаружен воротник из шелковых тканей на берестяной основе. Размер большего фрагмента — 13 см; меньшего — 5 см; высота его около 3-х см. Воротник был сделан из шелковых тканей двух видов. По верхнему его краю располагалась полоса синего шелка. Она была украшена шитьем золотой нитью в виде лунниц рожками вверх. Под шитой каймой находилась гладкая полоса из ткани красного цвета, отделенная от верхней ткани полоской золотого шитья. Любопытно, что воротник собран из маленьких кусков шелка, а швы тщательно скрыты. С левой сторона большего фрагмента были пришиты нитями красного цвета 3 овальноухие пуговицы. Они сделаны из позолоченной бронзы. Слева ворота под берестой сохранился незначительный фрагмент красного шелка полотняного переплетения, очевидно, от самой одежды.

Воротничок с аналогичной вышивкой обнаружен еще в одном мужском погребении. Воротничок состоял из полосы бересты, крепко прижатой по шее погребенного, на которой находились кусочки шелке красного цвета. Слева у разреза ворота найдена пуговка из позолоченной бронзы. Размер полосы ворота 10 х 1,5 см. На шелке был вышит орнамент золотными и шелковыми нитями. Шитье состояло из ряда лунниц (сохранилось 9 шт.); обращенных рожками вверх и кринов над ними; между лунницамя снизу были вышиты кружочки. По разрезу слева располагалось 2 лунницы одна над другой. Сохранился фрагмент обшивки тафтой красного цвета. Под воротником находился тлен от грубой ткани полотняного переплетения.

В погребении мужчины в кургане 86 обнаружены остатки ворота с разрезом слева, где найдена 1 овальноухая пуговка из бронзы. Воротник был сделан из шелка красного цвета и подложен берестой. На шелке был вышит орнамент в виде горизонтально расположенных «S»-видных фигур с побегами на завитках. Орнамент шел по верхнему краю и разрезу. Размер детали воротника — 17 х 3 см.

Кроме воротничков-стоечек,в суздальских курганах были обнаружены воротники в форме каре. Подобные воротники оформлялись лентой с передней стороны одежды или лентой по всему периметру ворота. В погребении их обычно находят ниже шейных позвонков.

В мужском погребении (в кургане 12) была обнаружена золототканая лента с орнаментом в виде плетенки. Она располагалась горизонтально, поверх ключиц погребенного. Размер ленты — 10 х 2,8 см. Под левым ее краем находилась золототканая лента большей ширины, размером 7 х 4 см. Широкая лента оформляла разрез одежды слева, где были найдены 2 овальноухие пуговицы из бронзы. Разрез ворота спускался ниже левой ключипы. Под лентами сохранилась береста. Край ворота был обвит красной тафтой. На ленте обнаружены круглые пятна из сыпучей белой массы диаметром 6 мм от не сохранившихся украшений, возможно это был жемчуг.

В мужском погребении (в кургане 54, могила 3) обнаружена золототканая лента с зигзагообразным орнаментом оформлявшая ворот прямоугольной формы. Под ней находилась береста, сложенная, как и золототканая лента, на углах ворота под прямым углом. Слева ворота к горизонтально расположенной части был пришит фрагмент такой же ленты вдоль застежки. Здесь было найдено 2 полые пуговки из серебра в конструктивной целостности с лентой. Обшивка ворота слева продолжалась вниз по разрезу и смыкалась с пуговками. На уровне пуговок, на левой стороне ленты, были пришиты петельки. По внутреннему краю ворот обшит красной тафтой. Размер окантовки 15 х 14 см. Ширина ленты — 2 см.

В мужском погребении (в кургане 74) обнаружена полоса шелка с шитьем. Размер фрагмента 17 х 2,8 см. Он найден смещенным. Снизу к нему примыкала овальноухая пуговка из позолоченной бронзы. Кроме того, под тканью находилась береста. между шелковой ткань и берестой найдены следы прокладки из холста. Шелковая ткань окрашена в синий цвет (индиго). Весь район грудной клетки погребенного также был окрашен в синий цвет — возможно мужчина был в одежде с оплечьем и шитым воротником. Шитье выполнено золотной нитью и шелком. На ткани вышита линейная композиция из зеркально расположенных «S» — видных фигур с побегами. Контур орнамента вышит шелком красного цвета. Красным шелком заполнены и побеги. Основной узор выполнен золотной нитью.

Все формы воротников, найденные на некрополе г. Суздаля, известны в традиционной русской одежде ХIХ-ХХ веков и характерны для рубах разного кроя. Наиболее многочисленной группой находок являются воротники в виде стоечек. Для них характерно наличие жесткой основы; орнаментальной полосы или полосы в виде золототканой ленты и обшивки по верху ворота и разреза слева; наличие проколов иглой на нижнем не оформленном крае; пуговок по разрезу слева. Высота стоечки от трех до пяти сантиметров.

Более поздняя находка аналогичного воротничка-стоечкина рубахе с осевым вертикальным разрезом происходит из княжеского погребения конца XII – начал XIII в. в Мартирьевской паперти Софийского собора в Новгороде (Седов Вл. В. Погребение 7 в Мартирьевской паперти Софийского собора в Новгороде и золотное шитье с изображением Вознесения Александра Македонского // Московская Русь. — М., 2008. С. 64-89).Князья в Новгород, как известно, приезжали из Владимиро-Суздальской Руси, привозя с собой родную моду.

В данном случае следует оговориться, что не следует копировать для реконструкции костюма даже богатого дружинника золотную вышивку с изображением Александра Македонского. Этот сюжет имеет свою глубокую традицию и не может быть использован бездумно. Однако обращает на себя внимание сходство оформления ворота и разреза на находке текстиля из княжеского погребения в Софии и изображении на тверском русальском браслете XII – XIII вв. Только на изображении на мужчине рубаха без ворота («голошейка»).

Воротники — стоечки в русском костюме сохранялись даже на этнографических косоворотках, причем, на некоторых рубахах, как и на древних образцах, на правой стороне ворота пришита пуговица, а на левой — нитяная петля. Вероятно, рубаха-косоворотка из домотканной материи с нарядным воротничком являлась той древней традиционной одеждой, которая бытовала в домонгольское время и сохранилась у русского населения в центральных районов России.

Найденные на могильнике формы воротов в виде каре и трапеции известны не только по древнерусским изобразительным источникам. Этнографы зафиксировали аналогичных ворот мужской рубахи среды среднерусских старожилов Сибири. Он имеет форму каре, обшит узорной лентой, сложенной под прямым углом по сторонам шеи и имеет разрез слева, причем обшивка левой стороны ворота опускается, как вниз по разрезу, как и у археологической находки из Суздаля. Рубахи со сходной формой ворота хранятся в Государственном Историческом музее и в музее Этнографии Народов СССР.

Интересно, что ворот с вертикальным разрезом слева есть у королевской далматики XII в., которая была сшита по византийской моде. Возможно, что такой крой ворота пришел на Русь из Византии, как подражание одежде знати. Несомненно, что рубахи с подобным украшением горловины являлись лучшей, праздничной одеждой.

Что же касается парадной свиты, то по этому виду одежды информации несколько больше, чем по рабочему, повседневному варианту. Распашной покрой свиты, с застежкой от ворота до пояса, с отрезной «юбкой», собранной в складки, можно реконструировать на основании ряда археологических находок. В начале 1980-х гг. был раскопан Чингульский курган конца XII- начала XIII в. на берегу р. Молочной. Это было богатейшее погребение знатного средневекового воина-кочевника.В погребении были найдены фрагменты шести «кафтанов» — как называют эту одежду исследователи. Два «кафтана» удалось реконструировать во всех деталях. Исследователи выяснили интересную деталь – одежды были русского происхождения.

Погребенный был облачен в одежду из плотного червчато-красного шелка со вставками золотного шитья на синем фоне. Шитьем украшен весь перед, верхние части рукавов и опястья. Орнамент представляет собой сетку с золотыми бляшками в перекрестьях, а внутри ромбов - шитые золотом кружки с вписанными в них ликами, то ли девическими, то ли ангельскими. Ворот кафтана и круглая шапочка обложены золочеными бляшками со вставками из самоцветов. По контуру узоров идет жемчужная обнизь.

Вторая одежда столь же роскошна, к тому же украшена лицевым шитьем. Ткани и золотные нити были константинопольского происхождения, но вышивка была явно русская, к тому же на втором кафтане имеется славянская надпись. Таким образом, есть основания считать, что одежды были изготовлены при дворе русских князей или в одном из древнерусских монастырей по заказу некоего Ионы — богатого человека, возможно, князя, названного своим крестным именем. Вероятно, что одежды в качестве дара были внесены им в какой-тохрам, находившийся в городе на юге Руси, вблизи с Половецкой степью. В результате набега кочевников на город и ограбления церкви облачения попали в руки половецкого хана и были погребены вместе с ним (Отрошенко В., Рассамакин Ю. Половецкий хан или…? //Знание-сила. №7, 1986. С. 30-32).
Разумеется, одежды из Чингульского кургана являются слишком роскошными для дружинника. Однако их покрой можно использовать для пошива свиты из более скромных тканей.
Наиболее близко Чингульской одежде по покрою «платье из Изяславля».

Похожую одежду – с отрезной «юбкой», собранной в складки, можно обнаружить на барельефе Дмитриевского собора в г. Владимире.

Еще одна археологическая находка одежды, отрезной по талии, со складками происходит из Торопца, сожженного во второй половине XIII в. в результате литовского нашествия. Платье было сшито из шерстяных тканей разной фактуры. Верх платья — из ткани полотняного переплетения, низ — из ткани саржевого переплетения. На некоторых фрагментах видны складки. Хорошо сохранился суженый к запястью рукав с ластовицей. Детали платья сшиты «запошивочным швом». К сожалению, платье не было реставрировано, неизвестна его длина. То есть, это могла быть как короткая мужская одежда, так и длинная женская.

В Русской правде за порчу свиты портному полагается наказание: «Аще швец исказит свиту, не умея шити или гневом, да ся биеть, а цены лишен». То есть, свиты шили на заказ профессиональные портные. Это свидетельствует о сложном покрое изделия, требующего профессиональных навыков при шитье, а так же об определенном социальном статусе вещи. Нарядные свиты, шитые на заказ, явно были одеждой состоятельных горожан.

Особое место в мужском костюме дружинника занимал наборный пояс - ремень, украшенный металлическими бляшками, свободный конец которого оформлялся поясным наконечником. Нарядные поясные пряжки обнаруживают археологи в богатых захоронениях в курганах вятичей.

Мужской пояс в Древней Руси был показателем статуса человека — от «вервия» на нищем до золотого пояса на князе. Дружиннику, судя по археологическим находкам, полагался кожаный пояс с многочисленными накладками, в том числе с петлями для подвешивания оружия. Наиболее полное исследование, посвященное наборным поясам — Мурашева В. В. Древнерусские ременные наборные украшения (X-XIII вв.) — М., 2000. Поработав с этой книгой, можно реконструировать во всех подробностях пояс древнерусского воина.

Письменные источники предоставляют нам информацию о плащах состоятельных горожан. В берестяной грамоте № 776 (вторая половина XII в.) упомянут «мятель в поло гривны», то есть, довольно дорогой. Показательно, что в Договорную грамоту Новгорода с Готским берегом и немецкими городами (1189-1199гг.) был включен пункт о значительном штрафе за порчу плаща: «оже упьхнет любо мятель роздерет, то 3 гривны старые».

Судя по источникам, состоятельные горожане носили плащи из цветного сукна. «Лазоревый мятль» упоминается в грамоте № 131 из Торжка (конец XII в.). «Мятль рудаво», то есть красный, просит прислать брата новгородец Данила в грамоте № 765 (середина XIII в.).

Популярность плаща полукруглой формы на Руси подтверждается и скульптурами Дмитриевского собора в г. Владимире. На мужских фигурах ясно видны плащи именно такой формы.

Особый вид плаща «корзно», который в исследованиях по древнерусскому костюму традиционно называют княжеским плащом, судя по новгородским берестяным грамотам был плащом состоятельных горожан. Корзно упоминается в грамотах № 638 (конец XII в.) и в грамоте № 648 (нач. XIII в.). В первом случае речь идет о пошиве корзно на заказ для какого-то новгородца, причем портной намеревается оставить плащ себе. Во второй грамоте корзно входит в список предметов, принадлежащих какому-то Ваське, то есть, тоже речь идет явно не о знатном человеке. В исследуемый период плащ-корзно, видимо, выходит из употребления, поскольку больше в источниках не встречается. Его покрой не известен, но едва ли верно мнение исследователей древнерусского костюма, связывающих название «корзно» и изображение княжеских плащей на русских иконахXIII-XIV вв. Судя по письменным источникам, исключительно княжескими плащами были «коць» и «приволока».

Для холодного времени года богатые горожане шили себе шубы из меха, покрытые сверху тканью. Покрой шуб был, вероятно, одинаков у всех слоев населения, а показателем достатка являлись элементы декора. В русских былинах часто встречаются описания затейливых пуговиц на шубах героев– воинов, купцов.

В XIII в. были известны на Руси и перчатки – «рукавицы пьрстаты». Вероятно, этот элемент костюма пришел на Русь с Западной Европы и в первое время доступен состоятельным людям. В смоленской договорной грамоте 1229 г. перчатки упомянуты как привозной товар: «Тивуну волочьскому рукавице пьрстаты готьские». В ганзейских источниках перчатки упоминаются в списке товаров, привозимых для торговли в Новгород.

В конце XIII в. на Русь начинает проникать мода Золотой Орды. На русских изобразительных источниках начинают появляться персонажи в татарской одежде. Впрочем, значительное влияние на костюм населения русских городов золотоордынская мода окажет все же позднее.

Обувь

В отличие от одежды, обувь при раскопках в древнерусских городах археологи находят часто и в приличной сохранности, позволяющей точную ее реконструкцию. В Новгороде, Твери, Москве, Суздале, Рязани собраны богатые коллекции фрагментов и целых образцов обуви. Для XIII в. характерно разнообразие вариантов обуви горожан – поршни, туфли, полусапожки и сапоги. На изобразительных источниках цветная обувь (туфли и сапоги) изображают на людях, одетых в парадную одежду.

Обувь одевали не на босые ноги, а на вязанные носки («копытца»)или на онучи («онуща», «онушта», «онучи»). Судя по изображениям, онучи — это узкие длинные тканые полосы, которыми обматывали ногу, как бы бинтуя ее – от пальцев стопы до колена или от щиколотки до колена. В обувь вкладывали стельки из войлока. Такие стельки находят археологи в слоях XII-XV вв. в Новгороде.

Самой распространенной обувью простых горожан являлись поршни. Их изготавливали не только в профессиональных мастерских, но и в домашних условиях, часто из уже бывших в употреблении сапог. Обычно поршни изготовлялись из одного куска сыромятной или дубленой кожи толщиной 2-4 мм. Чаще всего заготовку делали прямоугольной или трапециевидной формы, по бокам которой делали частые прорези. Сквозь эти прорези продергивали ремешок, стягивающий обувь по ноге.

Поршни были простые и ажурные. Простые поршни относятся к рабочей, повседневной обуви, ажурные – к более нарядной, парадной обуви, изготовленной профессиональными мастерами. К концу XIII в. ажурные поршни выходят из употребления.

На ноге поршни крепились с помощью длинных кожаных или плетеных из ниток шнуров. Шнуры обматывали поверх онучей или вязаных чулок.

Следующим видом обуви следует назвать туфли – обувь, закрывающую ногу не выше лодыжки и притянутую к ноге ремешками. Чаще всего находят туфли с верхом, скроенным из одного куска кожи. Шов в таком случае находился с внутренней стороны ступни. Подошва туфель пришивалась тачным или выворотным швом. Туфли украшались вышивкой или продержкой. В туфлях чаще всего изображают мужчин на миниатюрах и иконах XII-XIV вв., даже воины зачастую изображены в туфлях.

Более сложный крой у туфель из мужского погребения из кургана XIII в. Впрочем, тот факт, что верх их сшит из трех деталей может объясняться не отдельным фасоном, а отсутствием большого куска кожи для цельной выкройки.

Интересна коллекция детской кожаной обуви XII-XIII вв. из г. Суздаля. Детская обувь копировала взрослые образцы, поэтому данные находки можно использовать как источник при реконструкции взрослой обуви.

Более сложной обувью, состоящей из многих деталей, были сапоги. Так называют кожаную обувь с голенищами, полностью закрывающими стопу и голень, и не имеющими разрезов. В домонгольское время сапоги встречаются довольно редко. Сапоги были статусной обувью, которую могли себе позволить состоятельные горожане. Так в сапогах был захоронен новгородский посадник Дмитрий (Дмитр) Мирошкинич (1209 г.) В сапогах на древнерусских миниатюрах и иконах изображают князей, бояр, святых воинов. Реже– простых воинов.

В XIII в. бытовали сапоги «мягкой» конструкции – с подошвой из одного или нескольких слоев кожи, толщиной 1,5-2 мм, с округлой формой носка и мягким задником. Сшивались детали таких сапог тачным и выворотным швами.

Головной убор и аксессуары к костюму

Весьма важным элементом мужского средневекового костюма была шапка. Мужчины носили шапки не просто для защиты головы от холода, но и как показатель принадлежности к определенной социальной группе. С тех пор сохранилась пословица – «По Сеньке шапка», то есть, на какой ступени социальной лестницы находится человек, соответствующую шапку ему и следует носить. Именно шапки являются тем символом, который использовали древнерусские живописцы, когда хотели показать статус человека, изображенного на миниатюре или иконе. К примеру, княжескую шапку (полукруглую с меховой опушкой) приносят Святополку убийцы князя Бориса – как доказательство совершенного дела.

Поэтому недопустимо включать в реконструкцию костюма простого горожанина или дружинника шапку княжеского типа. Наиболее доказательный вид головного убора простых горожан– валяная шапка из войлока. Возможно, именно такие шапки упомянуты в списке вещей новгородца Гришки (грамота № 141, XIII в.). В одном из мужских погребений Верхневолжья были найдены фрагменты головного убора из войлока (Степанова Ю. В. Древнерусский погребальный костюм Верхневолжья. – Тверь, 2009. С. 58).

В Новгороде наиболее ранняя находка войлочной шапки к XII в. К сожалению, шапка была найдена не целиком, утраты не позволяют полностью ее реконструировать. В частности, нельзя сказать, были ли у нее отвороты, но все же понятно, что это была шапка-колпак,известная по изобразительным источникам.

Валяные из войлока шапки с отворотами найдены в Берестье (XIII-XIV вв.), в Новгороде и Новгородской земле(XIII-XV вв.) В Новгороде в слоях XIII в. найдена мужская войлочная шапка в виде колпака, высотой 20,5 см. Практически без изменений данный вид шапки просуществовал в русской деревне до XX в.

К обязательным аксессуарам мужского древнерусского костюма относятся поясной нож в ножнах и поясная сумка. Археологические находки ножей довольно многочисленны во многих русских городах. Сложнее дело обстоит с ножнами. Лишь в Новгороде археологи собрали достаточную для типологии коллекцию кожаных ножен.

Исследователь древнерусского кузнечного дела Б. А. Колчин отмечал, что территориально по видам ножи однородны, так же нет значительных отличий по времени. Для примера приведем ножи из коллекции Владимиро-Суздальского музея-заповедника.Точно такие же ножи находят в других древнерусских городах.

При реконструкции кожаных поясных сумок обычно обращаются к богатейшей коллекции археологической кожи Великого Новгорода. Однако стоит обратить внимание на менее известные находки поясных сумок из подмосковных курганов. В мужских погребениях XII-XIII вв. были найдены фрагменты кожаных поясных сумок с металлическими деталями. В одной из сумок лежали кресало и кремень.

Огниво (кресало, кремень и трут) входили в число необходимых для мужчины предметов, носимых с собой в поясной сумке. Для XIII в. наиболее типичными были кресала двух видов. Более ранние «калачевидные» кресала с начала XIII в. выходят из массового употребления.

В период всего средневековья не только на Руси, но и в других странах популярным оставался универсальный поясной стяжной кошелек («мошна»). По форме и конструкции он напоминает кисет. Кошелек был прямоугольной формы, изготавливался из одного или двух кусков кожи, сшивался по бокам или по бокам и низу, а в верхней части имелись отверстия для стягивания шнуром, с помощью которого кошелек и подвешивался к поясу. Такой кошелек заменял карман, его размеры в ширину доходили до 14 см, а в высоту – до 20 см.

К важным атрибутам костюма русского горожанина XIII в. относится нательный крест или иконка. Для XIII-XIV вв. на Руси не было строгих церковных правил в отношении христианских атрибутов.Кресты-тельники,которые находят археологи, отличаются большим разнообразием форм и материалов. Это и металл, и камень, и янтарь.

Богатые горожане и знатные люди носили не просто нательные кресты, но наперсные кресты-мощевики (энколпионы).

Своеобразным украшением были иконки-змеевики,пришедшие на Русь из Византии. На их лицевой стороне изображались Христос, Богоматерь с младенцем, архангелы, святые, а на оборотной стороне - «змеиное гнездо» и круговая надпись, содержащая заклинания против болезней, лихорадок.

Еще одним мужским украшением были серьги. Мужчины, в отличии от женщин, на Руси носили по одной сережке в левом ухе. Так в мужском погребении в Московской обл. была найдена серебряная сережка в виде колечка, свернутого в полтора оборота. Диаметр сережки — примерно 1 см. Мужчина носил ее в левом ухе. Точно такая же по типу сережка, но из медной проволоки, была найдена в мужском погребении XII-XIII вв. в Московской обл. (Розенфельдт Р. Л. Битяговские курганы // Советская археология. № 4, 1963. С. 217-220). Следовательно, сережки носили мужчины разных уровней достатка.

Аналогичные серьги были найдены в семи погребениях Верхневолжья. Носили их так же в одном ухе (Степанова Ю. В. Древнерусский погребальный костюм Верхневолжья. С. 63).

Браслетов в XIII в. мужчины в русских городах не носили. Украшением рук служили перстни. Особое значение имели перстни-печатки,которыми «запечатывали» документы и различные хранилища ценных вещей. В «Хронике Георгия Амартола» (списокXIII-XIV вв.) читаем: «жуковиною своею запечатав, велел сохранити». То есть, жиковина (жуковина) – это перстень-печатка или перстень со щитком.

http://www.kulpole.ru

© Все права на тексты принадлежат музею-заповеднику «Куликово поле»